Симфония тьмы - Дин Кунц Страница 12

Гил увидел внутри, в глотке, маленькие зловещие формы, червеобразных тварей или личинок, которые катились по рту в попытке выпасть наружу и взять верх там, где змея потерпела поражение. Мастера испытаний были изобретательны — и безумны.

Без малейших колебаний юноша уничтожил змею долгим разрядом звукового ружья и тем положил конец испытанию, рассеяв в пыль личинок, слизней и все остальное, что еще могло таиться в этой глотке.

На Большой зал обрушилась тишина. Арена опустела, больше здесь не было никого и ничего — кроме Гила.

И вдруг толпа взревела, словно могучее животное, разразилась аплодисментами, ликующими криками, люди вскакивали и прыгали. Приветствия мощной волной хлынули на арену и понесли его к Скамье…

А когда-то…

Прыгун остановился в нескольких шагах от лифта, прижимая к груди похищенного младенца, следя за тремя приближающимися музыкантами и лихорадочно пытаясь придумать, что делать. Первым его увидел толстый музыкант, идущий последним, закричал и бегом кинулся вперед. Прыгун поискал глазами выход. В самом конце коридора, за музыкантами, белели, словно затянутые катарактой глаза, четыре большие панели из молочно-матового стекла.

Музыкант оказался совсем рядом, руки его были вытянуты, как будто он хотел выхватить ребенка. Прыгун взмахнул кинжалом, всадил его человеку в шею, рванул поперек и выдернул. Музыкант закачался из стороны в сторону, глаза его вдруг сделались очень большими, и он рухнул на сверкающий пол, залив кровью красивые плитки.

Один из оставшихся потянулся за звукоусыпляющим свистком.

— Не свисти! — крикнул Прыгун, одной рукой поднимая младенца над головой и показывая, что убьет его при первом же звуке.

Музыканты остановились, лица их вдруг стали молочно-белыми, как входные двери, казалось, они вот-вот растворятся и возникнут вновь в другом месте, в витрине какой-то кунсткамеры, как фарфоровые фигурки редкого совершенства.

Прыгун медленно пятился от них. Пройдя так с дюжину ярдов, он повернулся и побежал. Большие шестипалые ступни громко шлепали по плиткам, мышцы ног, как стальные тросы, извивались под кожей, толкая тело вперед. Он прорвался через двери, наружная, распахнувшись, ударилась о столб и разбилась. С гудением рассыпалась она на осколки и исчезла. Пока он добежал до подножия лестницы и оказался в саду неоновых камней, по городу уже разносился надрывный вой сирен и слышались возмущенные выкрики.

Младенец проснулся и заплакал. Прыгун сильнее прижал его к груди, чтобы заглушить плач.

Неоновые камни светились со всех сторон, испуская подобное утренней заре сияние, которое чуть не ослепило его, пока он несся между ними, не разбирая дороги.

«Слепящее синее сияние — море в огне…

Красный, красный, алый, киноварь, багровый — кровь…»

Он промчался через сад и остановился глянуть назад. Пропел луч звукового ружья, ударил в дерево рядом с ним, и огромная ветка упала на землю. Но потом какой-то музыкант закричал: «Не стрелять!» — опасался, как бы не ранили младенца. Прыгун повернулся и прыгнул.

Он добрался до сектора популяров, но и здесь не оказался в безопасности, ибо музыканты, схватив свои яркие янтарно-желтые щиты, бросились за ним. Он свернул в заваленный мусором переулок, свернул еще раз и еще — и вдруг, охваченный паникой, сообразил, что совершил смертельную ошибку. Ему надо было мчаться к развалинам, где ждало в засаде подкрепление, нельзя было пробовать оторваться от погони. А здесь, в лабиринте переулков, преследователи могут разделиться, окружить его и в конце концов загнать в угол. Этого он не мог допустить, особенно теперь, когда добыл младенца, — а ведь именно для того, чтобы украсть младенца, и была придумана вся эта рискованная затея.

Нужно действовать сразу, пока они не отобрали дитя и еще есть шанс подменить его ребенком Силача, нормальным, не мутантом. Прыгун держал младенца на расстоянии вытянутой руки, и вдруг его поразили мягкие, нежные черты ребенка, розовый цвет кожи, крохотные глазки… Нет! Надо спешить, надо действовать. Этого младенца не должны найти никогда.

Он напомнил себе, что именно пра-пра-пра и так далее предки этого крошки и все последующие поколения его кровных родственников превратили перенесшую войну Землю в то, чем она стала. В будущем это дитя повторяло бы зло, совершенное его предками. Переполненный гневом из-за того, что музыканты сделали с популярами, Прыгун сжал тонкую шейку тремя пальцами, крутнул и бросил обвисшее, как тряпка, тельце в сточную трубу, где отдавался скребущим эхом топоток крысиных лап…