Песнь теней - С. Джей-Джонс Страница 11

– Не понимаю, – сказала я. – Что я ищу?

Темные глаза пастора пронзили меня.

– Конец. Конец Магды.

Нахмурившись, я вернулась глазами к книге. Младенцы рождались и, если им везло, вырастали. Некоторым так и не удалось выбраться из младенческого возраста; другим выпадало на долю похоронить несколько поколений собственных детей. Это происходило ни с того ни с сего – дело случая. Я не понимала, почему кончина Магды была так важна.

До тех пор, пока не смогла ее найти.

Жизни Констанцы и Беттины были подробно описаны: их рождение и крещение, замужества, дети. История Беттины, кажется, кончилась тем, что она вышла замуж за Анселя Бергманна, но история Констанцы продолжалась через ее детей: Иоганн, Кристоф, Констанца, еще одна Констанца, Георг, еще одна Констанца, Йозеф и Франц. Моменты рождения и смерти каждой моей тети и каждого дяди были отмечены, навеки вписанные в историю чернилами.

Но только не Магды.

Я уходила во времени вперед и возвращалась обратно, ища выход, кончину. Но где бы я ни искала, больше не было никаких следов Магды – ни замужества, ни детей, ни даже смерти. Ее жизнь осталась незавершенной, и если бы не факт ее рождения, зафиксированный пастором несколькими десятилетиями ранее, она могла бы никогда не существовать.

– Здесь нет… нет конца, – прошептала я.

Пастор сложил руки, и они утонули в объемных рукавах.

– Да, – только и сказал он.

– Вы знаете, что с ней произошло? Она умерла? Переехала? Люди не могут просто так… исчезнуть. – Я подняла глаза от страниц тома. Мне было страшно и не по себе. – Так ведь?

– Люди не исчезают, но их истории забываются, – мягко сказал он. – Только верные помнят.

– И вы помните.

Пастор кивнул.

– Ее забрали. Украли. – Он судорожно сглотнул. – Дикая Охота.

Мир сузился до единственной точки фокуса передо мной, до крошечного, устойчивого пламени фонаря. Все остальное погрузилось во тьму, и я чувствовала, будто падаю, по спирали лечу вниз, вниз, в пучину страха. Я попробовала вспомнить все, что знала о Дикой Охоте, – кто они, что они и почему скачут по земле, – но холодная пустота тревоги проникала в самое сердце моего вращающегося как водоворот разума. Рука потянулась к кольцу на шнурке, и ладонь ощутила успокаивающую прохладу украшения в форме волчьей головы.

– Как? – прохрипела я. – Почему?

Пастор ответил не сразу.

– Нет даже двух одинаковых рассказов о дьявольском войске. Одни говорят, что их появление предвещает какую-то ужасную катастрофу: чуму, войну или даже, – он скользнул взглядом по моему стиснутому кулаку, – конец света.

Я еще плотнее сжала кольцо Короля гоблинов.

– Другие говорят, что Охота скачет по странам, когда нарушается равновесие между раем и адом, между Подземным миром и землей, на которой мы живем, и тогда Охота прочесывает весь верхний мир и забирает то, что принадлежит им по праву. Древние законы обретают плоть: получают сталь, зубы и гончих псов, дабы взять то, что им причитается.

Пустота, растущая внутри, угрожала поглотить меня целиком.

– Жертва, – пролепетала я. – Жизнь девы.

К моему удивлению, он пренебрежительно фыркнул:

– Что за жертвоприношение из жизни девы? Сердцебиение? Дыхание? Прикосновение?

Думаешь, твое бьющееся сердце – величайший дар, который ты можешь отдать? Нет, смертный, твое сердцебиение – самое последнее, что есть на свете.

– Тогда что… – Я не договорила. Тогда ради чего была моя жертва? А его? Какую цену заплатил мой сдержанный юноша за то, что позволил мне уйти?

– О, дитя, – со вздохом сказал пастор. – Жизнь – это не тело, – он постучал по моей руке, той, в которой было зажато кольцо Короля гоблинов, – а душа.

– Я не… я не…

– Не понимаешь? – он покачал головой. – Чудные, дикие, странные, зачарованные – о них говорят, что они принадлежат Королю гоблинов. Их таланты – это фрукты Подземного мира, их гений, их страсть, их одержимость, их искусство. Они принадлежат ему, поскольку они – собственность Эрлькёнига.

Собственность Эрлькёнига. Именно так Констанца всегда нас и называла, меня и Йозефа, но я всегда думала, что она имеет в виду тех из нас, кто верит в Подземный мир.

– И Магду забрали из-за ее… талантов?

Лицо пастора помрачнело.

– Магду забрали потому, что она верила. Свидетельствовать об Охоте – безумие, а она уже была безумна.

Внезапно в моей голове пронеслась пугающая мысль.

– Что случается с теми, кто не верит?

Сквозь туман мерцающего света фонаря наши взгляды встретились.

– Думаю, ты знаешь, фройляйн.

Я знала.

Заколдованные.

Король стоит в роще, в плаще с капюшоном, высокий элегантный незнакомец. Он повернут ко мне спиной, его взгляд устремлен в сторону туманного облака, и выражение его лица одновременно и дерзкое, и грустное, когда вдруг воздух наполняет похожий на гром грохот копыт и лай охотничьих собак, напоминающий звон колокола.

Его черты скрывает тень, но пряди белых, похожих на перья волос выбиваются из-под капюшона, а в бледных глазах отражается странный, лишенный глубины свет. В отдалении очертания начинают сливаться в формы, проплывающие лохмотья тумана превращаются в знамена, а дымка – в гривы лошадей, в мужчин. Мужчин с копьями, щитами и мечами. Дьявольское войско.

Они идут, Элизабет.

Король властно вскидывает руку, как будто защищаясь от нападения. От этого броска капюшон соскальзывает назад и обнажает лицо, одновременно и уродливое, и красивое. Кожа плотно обтягивает скулы, темные узоры вьются вокруг линии волос, ушей, челюсти и шеи, и в тех местах, где тени запятнали кожу, она становится чернильно-черной. Темнота ползет по его горлу и охватывает подбородок, а на голове из косматого гнезда серебристых волос вырастают бараньи рога.

Он одновременно и мужчина, и чудовище.

В его бледных глазах когда-то жил цвет, в одном – синий, в другом – серо-зеленый, но теперь они бледные, такие бледные, что зрачки – лишь крошечная черная точка в море белого. Но бледнеют не только его глаза; бледнеют и его воспоминания, его мужская сила, его музыка. Он пытается ухватиться за них руками, которые однажды были стройными и элегантными. Руками музыканта. Руками скрипача.

Элизабет.

Но воспоминания проскальзывают сквозь его пальцы – скрюченные, сломанные, искалеченные. Его ногти почернели и стали похожи на когти, и в каждом пальце появилась лишняя фаланга. Он не может вспомнить звук ее голоса, ощущение ее кожи, запах ее волос, только короткий отрывок песни. Мелодию, мотив. Он напевает ее, чтобы оставаться в разуме, оставаться человеком.