Подвал - Алексей Шолохов Страница 11

– Только у меня ничего нет, – робко сказал Сысоев.

– Да ладно тебе! Я же не грабить тебя пришла. Стаканы давай.

Дима засуетился, забегал по комнате, будто его застали родители за просмотром порносайтов. Стаканы оказались там, где и должны были быть. На кухне. Он схватил их и вернулся в комнату. Вера открыла бутылку и включила телевизор. Дмитрий присел рядом. По первому шли шестичасовые новости.

Сысоев осмотрел себя. Что-то часто он перед Верой в трусах за последние сутки выныривает. Нет, все было на месте. Джинсы с застегнутой ширинкой и льняная белая рубаха. Вера улыбнулась и налила в стаканы.

– Ну, за что выпьем?

Дима взял свой стакан и посмотрел на девушку. Она красивая. Даже очень. Именно такие красивые и предают, одернул он себя и отвернулся.

– Давай за верность, – вдруг предложил он. – За преданность и верность.

Дима уже предвидел вопрос о своей принадлежности к крупнорогатому скоту, но Вера его приятно удивила. Она поднесла свой стакан к его и произнесла:

– За верность.

Вера ему нравилась все больше и больше, и дело здесь было даже не в спиртном. Она не спросила о причине произнесенного им тоста, она вообще ничего не спрашивала, будто знала его всю свою жизнь. Надо признать, что Дима начал чувствовать к ней то же самое. Будто он здесь жил, по крайней мере, эти последние два года. Каждый день встречался с ней, они выпивали вина и смотрели телевизор. Он очень хотел, чтобы так оно и было, чтобы не было этих двух запойных лет, чтобы не было воспоминаний о предательстве. Он очень хотел возвращаться домой (пусть даже в такую лачугу, как эта), где его ждет верная, надежная жена. Почему бы Вере не стать ею?

«Вот это тебя понесло! Остановись! Ты же знаешь ее чуть меньше суток».

Это верно. Но у Димы все-таки было такое впечатление, что он знает ее очень давно. Поэтому, когда она засобиралась уходить, ему стало грустно. Нестерпимо грустно, как подростку при расставании после первого свидания.

Он проводил ее до двери. Вера мило улыбнулась:

– Ну, пока.

– Пока.

– Если что, я рядом. – Девушка показала на свою дверь.

– Ага.

– Все, я пошла. – Она поцеловала его в щеку и пошла к своей двери.

Дима понял, что если сейчас не выпьет, то завоет.

* * *

Он все еще хотел выпить. От вина остался какой-то привкус – неприятный и приторный. Дима посмотрел на пустую бутылку. Он пил такое, когда был в Абхазии. С Леной. Он впервые назвал ее по имени. Впервые с тех пор, когда узнал, что их семье конец. Вино – дерьмо. Может, она и там гуляла? Что ее не устраивало? Что? У него были деньги. У них были деньги. Всё для нее. Машина, драгоценности, отдых за границей. Всё!

Дима встал и вышел из дома. Он знал, куда можно было пойти, хоть и не хотелось встречаться с местными битниками и участковым. Время было что-то около восьми, так что в местный супермаркет он как раз поспевал. До магазина, то есть до центра села, было около полутора километров. Дима прошел по мосту над каким-то болотцем. Возможно, эта заводь, поросшая ряской и камышом, когда-то была речкой. Он остановился и перегнулся через перила. Где-то в камышах квакнула лягушка, по черной глади пробежала водомерка. Даже в болоте есть жизнь.

Сысоев улыбнулся и пошел дальше. Жизнь была везде. Только внутри себя Дима чувствовал какую-то омертвевшую корку, образовавшуюся еще два года назад. Но сегодня при разговоре с Верой он понял, что эта корка начала отшелушиваться, обнажая живые чувства. Дима не верил в любовь с первого взгляда, тем более в тридцать пять, но его влекло к девушке, живущей по соседству.

Дмитрий отбросил эти мысли и ускорил шаг. У магазина сидели все те же персонажи. Эти двое напрягали не только его. Молодой человек шел к магазину от остановки напротив церкви, но, когда увидел стражей у входа в магазин, развернулся и пошел в обратном направлении. Тот, что в спортивном костюме, свистнул, а потом окликнул убегающего.

– Вот сука, опять соскочил! – возмутился второй.

– О-о-о, – спортсмен заметил Дмитрия, – писатель-фантаст канает.

Дима прошел мимо хулиганов и открыл дверь. Колокольчики звякнули.

– Совсем охренели эти городские. Здороваться не учили?!

– Оставь ты его. Стасыч сказал же не трогать.

Дима только у прилавка понял, кто такой Стасыч. Петр Станиславович однозначно имел вес среди местных, и не только как представитель власти.

– Здравствуйте… – протянул продавец.

– Привет, – ответил Дима и только теперь заметил, что перед ним не вчерашний розовощекий юнец.

– Чего желаете?

Дима отметил, что сегодняшний был точной копией юнца. Разве что весил килограммов на двадцать больше и постарше лет на двадцать. Отец, решил Сысоев.

– А где паренек?

– Никитка? Это сынок мой. Средний. У меня их трое.

Сколько ненужной информации, но Диме было приятно разговаривать с этим незнакомым человеком, чего нельзя сказать о представителе власти Стасыче и двух гопниках на улице.

– Сашка, Никитка и Наташенька. Она совсем кроха. Ей пять.

Дима вежливо улыбнулся, хотя ему было наплевать, сколько кому лет.

– Ой, что-то заболтал я вас! – Продавец как-то по-женски махнул рукой. Нет, не по-женски, по-пидорски. Но тем не менее Сысоев не поменял своего мнения о нем. Он ему нравился. Приветливый, добродушный человек, неспособный и комара обидеть. Но Дима очень хотел выпить.

– Вы так и не сказали, чего хотите.

«Да ну? Скажешь тут».

– Бутылку водки и шесть «Ячменного».

– «Жигулевского» не хотите? Свеженькое.

– Давайте. Три «Ячменного» и три «Жигулевского».

Продавец молча (это было удивительно) складывал все в пакет. Повернулся и поставил сумку на прилавок.

– Пожалуйста. Извините, я так и не представился. Семен Макарович.

Краснощекий протянул пухлую ладошку с толстыми и короткими пальцами-сардельками. При всей симпатии к Семену Макаровичу, Диме почему-то не хотелось жать его руку. Он был уверен, что она влажная, как губка в раковине.

– Дмитрий, – ответил Сысоев и все-таки ответил на рукопожатие. Нет, не губка в раковине. Скорее, чайный гриб в трехлитровой банке. С такой ладонью крепкого рукопожатия не может быть по определению.

– Очень приятно! – Продавец, казалось, обрадовался еще больше.

– Сколько с меня? – спросил Дмитрий.

– Триста девяносто.

Сысоев достал кошелек и вынул пятисотрублевую купюру.

– Дима, если хотите, можете под запись, – не спешил принимать деньги продавец. – У меня есть тетрадочка, – будто это все объясняло, сказал он.