Дьяволы дня «Д» - Грэхем Мастертон Страница 10

Как сказал Жак Пассарелль, танковый люк был заварен. Сварка выглядела сделанной наспех, но тот кто ее делал, знал свою работу. Однако, когда я вытянулся вперед, чтобы рассмотреть шов более внимательно, я увидел, что люк был запечатан еще и другим способом, – способом, который, по-своему, был так же надежен.

К люку было приклепано распятие. Оно выглядело так, будто его взяли с церковного алтаря и грубо закрепили на башне – лишь бы его никто и никогда не смог оттуда отодрать. Приглядевшись более внимательно, я увидел, что на шероховатом металле было еще и выгравировано что-то вроде святого заклинания. Большинство слов нельзя было понять из-за проевшей их ржавчины, но я смог ясно разобрать фразу: «Приказано тебе: изыди».

Там наверху, на корпусе этого неподвижного, разбитого танка, посреди нормандской зимы, я впервые в своей жизни почувствовал страх неизвестности. Я имею в виду настоящий страх. Кожа головы, против моего желания, ощущала холод и покалывания, и я осознал, что раз за разом облизываю губы, как человек оказавшийся в ледяной пустыне. Я видел стоявший через дорогу «Ситроен», но от поверхности лобового стекла отражалась луна и я совсем не мог различить Мадлен. Я мог подумать, что она исчезла. Я мог подумать, что исчез весь остальной мир. Было чертовски холодно, и я закашлялся.

Отталкивая ветки кустарника, я прошел к передней части танка. Смотреть там было особенно не на что, и я снова вернулся к башне, чтобы попробовать разобрать еще какие-нибудь слова.

Прикоснувшись пальцами к люку, я услышал чей-то смех. Сдерживая дыхание, я замер, как вкопанный. Смех прекратился. Я поднял голову и попытался решить откуда мог доноситься этот звук. Это был отрывистый, иронический смех, но он имел какие-то странные металлические нотки, словно кто-то смеялся в микрофон.

– Кто там? – сказал я, но ответом была только тишина. Ночь была настолько тихой, что я все еще слышал далекий собачий лай. Я положил свой магнитофон на верхушку башни и включил его.

Несколько минут не было ничего, кроме шипения пленки, тершейся о записывающую головку, да той проклятой собаки. Но потом я услышал какой-то шепот, словно кто-то тихо говорил сам с собой. Звук был близок, и все же одновременно казался далеким. Он доносился из башни танка.

Дрожащий и мокрый от пота, я встал рядом с ней на колени и постучал, затем еще раз. Я задыхался, словно пацан из начальной школы, который впервые попробовал сухого «Мартини».

– Кто там? – спросил я. – Есть там кто-нибудь внутри?

Сначала была пауза, а потом я услышал, как шепчущий голос произнес:

– Ты знаешь, что можешь мне помочь.

Это был странный голос: казалось, что он приходил сразу отовсюду. И еще казалось, что в нем была улыбка; такой голос бывает у людей, которые скрытно усмехаются. Он мог принадлежать мужчине или женщине или ребенку: я не был уверен.

– Ты там, внутри? – сказал я. – Ты в танке?

– Ты говоришь, как добрый человек. Добрый и справедливый, – прошептал голос.

– Что ты там внутри делаешь? Как ты туда попал? – выкрикнул я.

Голос не ответил на мой вопрос. Он просто говорил:

– Ты знаешь, что можешь мне помочь. Ты можешь открыть эту тюрьму. Ты можешь позволить мне присоединиться к моим братьям. Ты говоришь, как хороший и справедливый человек.

– Слушай! – заорал я. – Если ты действительно там внутри, постучи по башне. Дай мне услышать, что ты там!

– Я могу сделать больше, чем это, – засмеялся голос. – Поверь мне, я могу сделать гораздо больше, чем это.

– Я не понимаю.

Голос мягко засмеялся.

– Ты чувствуешь тошноту?– спросил он меня. – Ты чувствуешь, как тебя схватывают боль и судороги?

Я нахмурился. Я на самом деле чувствовал тошноту. В моем желудке было что-то такое, что переворачивалось и переворачивалось, что-то мерзкое и неперевариваемое. На мгновение я подумал, что это было что-то, съеденное мною на ленч; но затем меня скрутил желудочный спазм и я ощутил приближение ко мне ужасной болезни. И все это произошло мгновенно. Я помнил, как потом мои внутренности вспучились, рот широко открылся и из меня выплеснулся поток взбунтовавшейся жижи и обрызгал корпус танка. Рвота все продолжалась и продолжалась; когда желудок полностью опустошился, я осознал, что сжимаю руками свой живот и плачу.

Только затем я увидел, что вызвало эту рвоту. Из моего желудка, из самых моих уст, в потоке желчи вылились тысячи бледных, извивавшихся червей. Они корчились и копошились по всему люку, розоватые и полупрозрачные; в отчаянии я смог лишь кое-как спрыгнуть с этого ужасного, разбитого «Шермана» и, задыхаясь от боли и отвращения, напуганный до беспамятства, упал на замерзшую траву.

За моей спиной шептал голос:

– Ты знаешь, что можешь мне помочь. Ты говоришь, как добрый человек – и справедливый.