Хранители пути - Карина Сарсенова Страница 10

— Что там, наверняка тебе отец рассказывал, и куда лучше, чем я… Да, рассказчик он был от Бога! Не зря писал всю жизнь. Пусть и в стол, но какие это были рассказы… Жизненные. Потому и за душу хватали, за самое сердце… — возбужденно блестя глазами, делился впечатлениями Шалкар. Его взгляд туманился от приятных воспоминаний, приобретая еще большую глубину. Меруерт, будучи не в силах оторвать глаз от неодолимо харизматичного визави, безвольно, но с каким-то потаенным удовольствием тонула в его все нарастающей теплоте. Его ли теплоте… Сколь часто против кого-либо используется его же сила или слабость, качество его характера… Ведь чем иным чаще всего оказывается любовь, если не притяжением к самому себе, пусть и спроецированным на внешний предмет обожания?

Околдованная манящей бездной взгляда Шалкара, она безотчетно следовала за предложенными ей картинками памяти, даже не задумываясь о том, образы своей ли жизни она перепросматривает под чутким руководством извне. Границы между пространством ее и другой личности стерлись, и девушка совсем не замечала болезненных уколов острых льдинок, назойливо вьющихся вокруг ее души…

— А потом мы, наловив полное ведро мелкой рыбешки, шли домой и мать все это жарила… Кстати, твой отец решил стать врачом, когда нашу маму укусило сразу два скорпиона, помнишь? Они спрятались в кухонном полотенце. Маму тогда еле откачали. Ну, Арман и решил, что будет спасать человеческие жизни, чтобы уж наверняка… Наивный был, но добрый очень… Как мне его не хватает. Каждый день слышу его голос в своей душе. Эх, сколько мы могли бы сделать вместе, если бы не эта чертова автокатастрофа…

— горе, оказывается, способно жить тайной жизнью в подспудье человеческой души! Тщетно пытаясь сдержать подступающие слезы, Шалкар закрыл глаза дрожащей рукой, а другой робко, в поисках поддержки, коснулся руки Меруерт. Поддавшись мощному сочувственному порыву, возникшему из самой глубины ее души, она схватила обеими руками его руку и разразилась потоком долгожданных слез… Ведь она не плакала с того страшного дня… С того момента, когда ее жизнь была почти что утрачена… Совместное страдание объединяет надежнее совместного счастья. Наплакавшись вдоволь, Меруерт и Шалкар доверчиво затихли в родственных объятиях друг друга…

— Самое главное, что ты осталась жива, — голос Шалкара, вернувший ее во внешний мир, прозвучал словно из самого ее сердца. Но в то же время он был невыразимо далек от него… какое-то новое качество ее сознания, ставшее вдруг слишком явственным, смутило девушку и заставило обратить на себя внимание. Однако повелительно-заботливый тон дяди не позволил ей изучить непривычность своего состояния.

— И я могу теперь выполнить свой долг, сдержать слово, которое дал моему любимому и единственному брату, — стремительным движением Шалкар промакнул слезы на глазах бумажным платком, явно стараясь скрыть свою эмоциональную слабость от Меруерт. Она деликатно отвернулась, верно истолковав этот жест. Черт, ему никак не удается взять себя в руки! Как же беззащитная девушка сможет довериться мужчине, который не в силах совладать даже с собственными чувствами… Но какой он искренний и милый в своей эмоциональности! Выходит, ему так же плохо, как ей. Нет, еще хуже, он же мужчина, а мужчины плачут в состоянии подлинной безысходности… Значит, ему необходима ее помощь.

— Папа с мамой погибли, когда мне было шесть лет, — неожиданно для нее самой сорвалось с ее губ. — Вроде он был один в семье…

— Да, солнышко! — сочувственно подхватил Шалкар, скрыв досаду перед слишком быстро возвращающейся памятью за понимающей улыбкой. — Когда человек теряет память, то требуется время для ее восстановления. Ты будто потеряла фильм своей жизни среди других фильмов. И бывает непросто отличить кадры из забытой жизни от однажды просмотренных чужих эпизодов. Твои друзья, родственники, одноклассники… Они же наверняка рассказывали тебе о себе, вы вместе что-то делали. Иногда при возвращении памяти нам вспоминаются детали судьбы других людей… Это надо пережить… Неприятно, но что поделаешь… Придется некоторое время попутаться в воспоминаниях, — Шалкар ободряюще похлопал девушку по руке. — Меруерт, прорвемся! Мы же вместе!

Проникновенный теплый взгляд из-под густых ресниц Шалкара полыхнул ослепляюще буйным пламенем.

— Я с тобой, сокровище мое! Твой отец завещал мне заботиться о тебе. Он предчувствовал свой ранний уход из жизни. Постоянно твердил мне: «Шалкар, я проживу недолго. Позаботься о Меруерт. Она безумно талантливая, но слабенькая и доверчивая девочка. Она — надежда нашего рода». Ты потом вспомнишь, как много я сделал для тебя уже, как долго я…

— Рода? Я надежда рода? — со спасительным недоумением ухватившись за оброненную дядей фразу, оборвала его повествование Меруерт. — Да что во мне такого особенного?

Солнечный свет, золотистым морем плещущийся в палате, не смог заглушить восхищенного блеска глаз Шалкара. Пару мгновений он смотрел на девушку, потом, уступив распирающему душу чувству, соскочил с кровати и, встав навытяжку перед обомлевшей Меруерт, отвесил ей почтительный поклон.

— Что… что вы делаете… — растерянно забормотала девушка, неудержимо заливаясь равномерно багровой краской стыда. — Вы издеваетесь надо мной?

Шалкар молчал, опустив голову, и в его почтительно склоненной фигуре выражалось столь искреннее благоговение, что Меруерт невольно проникалась силой и глубиной чужого чувства. Было в ней, простой девушке, потерявшей о себе всякое представление, что-то особенное и уникальное, раз этот мужчина, несомненно, умный и сильный, боится оторвать от пола свой взгляд… Чем-то она его превосходит. И самое главное — он безоговорочно признает и уважает ее превосходство.

Ощущение своей особенности было столь интенсивным и ярким, что на долю мгновения Меруерт вспомнила себя… Она была… Она есть… Потрясенная, она протянула руку навстречу дяде, стараясь передать ему переживаемое состояние, открыла рот, готовясь произнести нечто очень важное… И встретилась взглядом с Шалкаром, поднявшим, наконец, голову. Тьма, безраздельная и неизмеримо глубокая, плескалась в его бархатисто-черных глазах… И свет, вспыхнувший было в ее пробуждающейся душе, угас, смутным туманом неуловимых образов рассеявшись между двумя противоборствующими видами действительности. Явная реальность, представленная взором Шалкара, оказалась намного сильнее реальности скрытой, робкими попытками проступающей в душе Меруерт…

Сколько продлился их бессловесный поединок, Меруерт не знала. Она смотрела в глаза Шалкара, и образы ожившей памяти таяли один за другим, подчиняясь его воле. Она чувствовала, что потеря воспоминаний о прошлой жизни, случившаяся после перенесенного ею, и тоже забытый несчастный случай, — ничто по сравнению с той утратой, которую она несла здесь и сейчас. Растворяясь в пристальном взгляде Шалкара, она непроизвольно, по причине сегодняшней слабости, отдавала ему нечто крайне для нее важное. Она постепенно теряла себя в будущем. И степень данной потери была поистине колоссальной.

Образы, всплывающие из воспоминаний, поднимающихся из основ ее памяти, таяли один за другим с катастрофической неизбежностью. Меруерт почти смирилась с этим своим растворением в воле другого человека, когда вдруг острая волна жалости к себе поднялась из ее сердца. Воспоминание, смутное, едва различимое в череде предыдущих отблесков ее личности, встало перед внутренним взором девушки и принялось вызывающе медленно исчезать, вызвав странный резонанс в ее душе. Жалость к себе сменилась страстным желанием удержать заветный образ, но он неуклонно ускользал от нее в зловещий мрак шалкаровских глаз, притягиваемый ими как магнитом. В последней попытке сохранить себя Меруерт инстинктивно подалась вперед и вцепилась обеими руками в плечи дяди, присевшего перед ней на корточки. Тот, следуя то ли ее, то ли своему порыву, тоже наклонился к племяннице, уверенным жестом прикрыв ладонями ее предплечья. И в этот момент сила, столь безжалостно отбиравшая у Меруерт ее жизненный опыт, вдруг остановилась, будто закончившись. И образ, за который шла борьба, застыл парящим голографическим изображением в точке соприкосновения двух взглядов: Шалкара и Меруерт. Произошло нечто невероятное: память человека, его, казалось бы, сугубо личная собственность, невозможная к чужому обозрению, вышла за пределы конкретной индивидуальности и предстала перед своим источником отдельной от него реальностью. Или все-таки совместной?