Обман - Валерио Эванджелисти Страница 10

— Вы правы, Нотрдам. Я тоже это заметил, — задумчиво кивнул Пулен, свесившись с лошади. — Тем более что Экс уже виден, и городской парламент должен был бы выслать кого-нибудь нам навстречу.

Морской офицер, скакавший неподалеку и слышавший разговор, подъехал вплотную к барону.

— Из Экса к нам скачет всадник. Я видел его на тропе, пока он не скрылся за деревьями.

— Всего один всадник? — удивился Пулен. — Я ожидал целой делегации, а может, и процессии.

Мишель содрогнулся, услышав, что барон считает то, что произошло на Любероне, своим триумфом. Сам он чувствовал себя усталым и опустошенным. За год в этих горах он поседел, поневоле ежедневно присутствуя при бесчисленных жестокостях. Особенно врезались ему в память события 15–25 апреля 1545 года. В кровавом экстазе люди Пулена, как саранча, налетели на Люрмарен, Кабриер, Мериндоль и остальные города еретиков. «Папские колюбрины» сокрушили укрепления, обеспечив крестоносцам прорыв, а потом слово перешло к шпагам. Ни один дом не пропустили, никого не оставили в живых.

Орда, подстрекаемая вице-легатом Тривулько и падре Пьетро Джелидо, набрасывалась на любое живое существо, применяя самые жестокие способы расправы. Наиболее отвратительная сцена разыгралась в садах Симианы. Пленных женщин, от девяти лет и старше, насильно напоили допьяна, изнасиловали, а потом убили. Ни вице-легат, ни капитан Пулен, ни Пьетро Джелидо, ни высокомерный Мейнье д'Оппед лично не принимали участия в экзекуции, но никто из четверых не сделал попытки вмешаться. Ведь должны же были крестоносцы как-то развлечься…

Опьянение кровью кончилось, когда барон де ла Гард спохватился, что ему нужны гребцы для галер, и отдал приказ прекратить резню. Тогда началась методичная депортация: деревни прочесывались одна за другой в поисках мужчин, пригодных к работам. На весь район отыскали едва шестьсот человек.

Охваченный ужасом Мишель, с тех пор как бойня была остановлена, старался держаться в отдалении. Не убивая сам, он оказался соучастником бредовых в своей жестокости преступлений. Однажды ему удалось заставить прислушаться к своим словам, и он именем Христа спас несколько заплаканных женщин. Но что он мог поделать, если резня велась именем короля, и сам кардинал Тривулько ее вдохновлял? Для него, как и для всякого доброго католика, было неслыханно восстать против дела церкви, и он ограничивался тем, что оказывал медицинскую помощь всем подряд, в том числе и еретикам. Но случалось, что у него буквально вырывали из рук раненых вальденсов и тащили на казнь. После таких эпизодов его мучили кошмары и галлюцинации.

Сразу после разговора Мишеля с капитаном де ла Гардом и морским офицером на дороге показался всадник. Он мчался во весь опор по направлению к войску, которое начало уже подниматься на холм. Поравнявшись с передовым отрядом, он оглядел ряды и подъехал к барону.

— Господин де ла Гард, — запыхавшись, проговорил он, — есть у вас солдат по имени Нотрдам? У меня к нему донесение от председателя Мейнье д'Оппеда.

— Вот он, — удивился барон, указывая на Мишеля, — А для меня у вас нет донесения? Очистив Люберон, я, признаться, рассчитывал на лучший прием.

— Нет, — ответил всадник, на котором была форма оруженосца графа Танде. — Сударь, вы понятия не имеете, что творится в Эксе с тридцать первого мая. Советую вам не входить в город и поменять направление.

Не спешиваясь, он вытащил из-за пазухи сложенный пополам листок и отдал его Мишелю.

— Мои солдаты имеют право на отдых, — запальчиво заявил Пулен. — Я не могу заставить их продолжать марш.

— Сударь, в Эксе они отдохнут навечно: в городе чума.

Барон вздрогнул.

— Вот это да! Когда мы уезжали, что-то такое было…

Оруженосец пожал плечами.

— Не было ничего общего с тем, что творится теперь. Город за пятнадцать дней превратился в кладбище. Господин Мейнье приказал даже закрыть все колодцы, потому что очень многие бросались туда, чтоб покончить счеты с жизнью, но это не помогло. Самоубийства продолжаются, только теперь жители выбрасываются из окон.

Мишель пробежал листок глазами. Письмо могло избавить его от присутствия в банде убийц. Он сложил листок и взглянул на барона.

— Капитан, парламент Экса умоляет меня вернуться в город и попытаться что-нибудь сделать. Долг велит мне ехать.

Пулен сдвинул на затылок широкополую шляпу с пером.

— Долг? А вы отдаете себе отчет, что, если вы туда поедете, вы рискуете шкурой?

— Да. Но я должен быть верен присяге: «Иди и убей Каина». Чего бы это ни стоило, мой долг — его убить.

Барон спешился, подобрав рукой подол красного бархатного плаща. Глаза его сияли. Солдат взял его лошадь под уздцы, а сам он обнял Мишеля и отступил на шаг.

— Вы, как всегда, благородны. Вы согласились пойти с нами в поход, хотя война — не ваша стихия. Идите, исполняйте свой долг, но берегите себя. Я бы хотел увидеть вас живым, и как можно скорее.

— Не сомневайтесь, сударь. Но куда вы поведете теперь ваше войско?

— Раз на то пошло, то ничего не остается, кроме как идти в Салон-де-Кро, где у меня имение. Расплачусь с солдатами, распущу их и буду вас там ожидать, друг мой. — Пулен смущенно помолчал. — Поверьте мне, те события, при которых вам пришлось присутствовать, были печальной необходимостью. Как говорил Игнаций Лойола, церковь порой толкает людей на смертный грех.

Мишель уклонился от прямого ответа.

— Будьте уверены, я приеду в Салон.

Оруженосец тоже спешился.

— Господин де Нотрдам, возьмите моего коня. Семья моя живет неподалеку, и мне совсем не хочется возвращаться в Экс. По-моему, ад выглядит и то приятнее.

Мишель принял подарок и вскочил в седло. Без лишней сердечности распрощался он с де ла Гардом и офицерами и пришпорил коня, направляясь к долине. На красноватом небе висело огромное закатное солнце. За спиной Мишеля войско крестоносцев медленно пришло в движение.

До Экса было меньше получаса езды. Уже в пригородах Мишель увидел картину, которую ожидал: дома заброшены, улицы покрыты грязью из сточных канав, прорубленных в брусчатой мостовой. Воздух пропитался запахом гнили и плесени. Сторожевые башни города опустели, таможни не подавали никаких признаков жизни. За стенами его ждало жуткое зрелище.

Первые из увиденных им мертвецов были навалены на телеге, какими обычно пользовались alarbres [5]. Тащивший телегу мул то и дело тыкался мордой в нечистоты, в надежде найти что-нибудь съестное. Он один остался в живых: и кучер, и сопровождающие врачи давно умерли. И alarbres тоже замертво повалились на свой страшный груз, а над ними вились тучи зеленоватых мух.

При первой же попытке осмотреть умерших Мишелю пришлось отвести глаза. Их синеватая кожа была сплошь покрыта ужасающими бубонами, особенно на груди и под мышками. На первый взгляд даже пол и возраст мертвецов невозможно было определить, поскольку на телах гроздьями висели мухи.