Луна в тумане - Уэда Акинари Страница 10

В деревне Мама, что в уезде Кацусика провинции Симофуса, жил человек по имени Кацусиро. Его предки издавна селились в этих местах, он владел многими полями и жил в полном довольстве, но с течением времени стал по своему легкомыслию гнушаться крестьянским трудом; поэтому хозяйство его пришло в упадок.

Родственники отвернулись от него, и он, досадуя на это, принялся искать способ поправить свои дела. Как раз тогда в деревню приехал торговец по имени Содзи Сасабэ. Он торговал шелком, который выделывают в Асикага, и каждый год приезжал из столицы в эти места, причем часто навещал родственников, живших в деревне. Кацусиро хорошо знал его и обратился к нему с просьбой помочь и ему отправиться в столицу и стать торговцем. Сасабэ охотно согласился. Он сказал, что возьмет с собой Кацусиро на обратном пути, и назначил день своего возвращения. Кацусиро очень обрадовался, распродал оставшуюся землю, закупил на вырученные деньги много шелка и стал ждать Сасабэ.

Мияги, жена Кацусиро, была так хороша, что люди оглядывались, когда она проходила мимо, и нравом она тоже отличалась хорошим. Она была опечалена тем, что муж уезжает в столицу, и всячески пыталась отговорить его, но эта поездка была мечтой его жизни, поэтому пришлось ей смириться с предстоящей разлукой и собрать мужа в дорогу. Всю последнюю ночь они проговорили. «Женская душа, лишенная поддержки, обречена блуждать по полям и лесам. Подумай, как горько будет мне без тебя. Помни обо мне днем и ночью и скорее возвращайся. Говорится: если будем живы, встретимся. Но в наше время никто не может сказать, что случится завтра. Пусть же в твоем суровом сердце живет жалость ко мне». Кацусиро ответил, успокаивая жену: «В чужой стране человек подобен щепке, носимой волнами. Для чего мне оставаться там долго? Я вернусь осенью, когда свернутся листья кудзу. [38]Не падай же духом и жди меня». И с рассветом он оставил Восток, где люди шумны, как сороки, и поспешил в столицу.

В тот год, в лето правления Кётоку, [39]камакурский наместник Сигэудзи повздорил с советником Уэсуги, и воины Уэсуги сожгли дотла дворец наместника. Наместник укрылся у своих сторонников в Сосю. К востоку от столицы сейчас же возникла смута, все смешалось, каждый думал только о своем спасении, старики бежали в леса, а молодых согнали в боевые дружины. Одни селения горели, другие готовились к отражению врага и прятали женщин и детей. Людские души смутились, стоны и плач стояли над страной.

Жена Кацусиро тоже хотела бежать, но, вспомнив обещание мужа вернуться осенью, осталась в своем доме и так жила в душевном смятении, считая дни. Наступила осень, но о муже не было ни слуха ни духа. Видно, сердце человеческое так же ненадежно, как и весь этот изменчивый мир, решила она и сложила стихи:

Весть о моей печали

Кто б милому мужу мог отнести?

Хоть ты, вечерняя птица,

Парящая над «Заставой встреч»,

Напомни ему, что осень прошла.

Но многие горы и долины разделяли их, и он не мог внять ее мольбам. Между тем смута продолжалась, и все больше ожесточались людские сердца. Знакомые, изредка навещавшие Мияги, соблазнялись ее красотой и пытались склонить ее на любовь. Однако она, блюдя свою добродетель, с негодованием отвергала эти попытки и в конце концов перестала показываться людям. Она жила в одиночестве, служанка ушла от нее, припасы кончились. Так она встретила Новый год.

А войнам и мятежам все не было видно конца. Еще осенью Цунэёри, наместник в Восточной Симоно и правитель удела Мино, по приказу сёгуна [40]двинулся совместно со своим родичем Санэтанэ из Тиба против Сигэудзи; камакурский наместник упорно оборонялся. Появились шайки разбойников; они строили укрепленные лагеря и жгли и грабили окрестное население. Во всех восьми уделах Канто не осталось ни одного спокойного уголка, жестокость и алчность овладели людьми.

Что же касается Кацусиро, то, прибыв вместе с Сасабэ в столицу, он быстро распродал весь шелк и получил при этом хорошую прибыль, потому что жители столицы в те времена любили роскошь. Он уже готовился в обратный путь, когда вся столица заговорила о том, что дворец Сигэудзи сожжен, что воины Уэсуги гонятся за камакур-ским наместником и что весь восток объят пламенем смуты. В слухах о любом событии, даже если ты сам был его свидетелем, всегда много вымысла. Тем более много вымысла должно быть в слухах о событиях, которые произошли в стране, скрытой за многими слоями белых туч. И все же Кацусиро не находил себе места от беспокойства. В начале августа он выехал из столицы и двинулся в обратный путь. Но добраться до дому ему не удалось. В горах Кисо за холмом Мисака в сумерках его остановили и ограбили разбойники. Затем он узнал, что на востоке всюду расставлены заставы, путников не пропускают ни туда, ни оттуда, и нельзя даже послать на восток письмо. Кацусиро подумал: «Дом мой, конечно, сгорел, жена погибла, и на родине меня встретят, верно, только чужие люди, ожесточившиеся, как дьяволы». И Кацусиро повернул назад к столице. Достигнув провинции Оми, он вдруг почувствовал себя плохо. У него началась лихорадка.

Жил в селении Муса богатый человек по имени Кихэй Кодама. Он приходился родственником жене Сасабэ, и Кацусиро попросил у него приюта. Кодама принял его, окружил заботами, пригласил лекаря и купил лекарства. Вскоре Кацусиро стало лучше, и он поблагодарил хозяина за его милости. Однако ходить он еще не мог, и волей-неволей ему пришлось прожить всю зиму и встретить весну в доме Кодама. Постепенно у него появились друзья: все они, начиная с самого Кодама, относились к нему очень благожелательно, потому что он был прямодушным и веселым человеком. Он съездил в столицу и навестил Сасабэ и снова вернулся в Оми к Кодама. Так, словно сон, прошло семь лет.

На втором году правления Кансё [41]началась смута в Кавати, одной из столичных провинций. Там схватились насмерть в междуусобной битве предводители рода Хатакэяма. Вокруг столицы стало неспокойно. Весной разразился страшный мор. На улицах столицы валялись груды трупов, души людей погрузились во мрак безнадежности.

«Что же это я? — подумал Кацусиро. — Как мог я так опуститься? На что я надеюсь, оставаясь в этой далекой стране, живя милостями человека, который не связан со мною никакими узами? До каких пор я буду жить так? Что за злое у меня сердце! За эти долгие годы оно, словно поле, поросло травою забвенья, и я так ни разу и не вспомнил о жене, оставленной на родине. Пусть ее уже нет на этом свете, пусть она уже ушла в подземный мир — все равно я должен найти хотя бы ее останки и насыпать холм на ее могиле». Он рассказал друзьям о своем решении, дождливым майским днем вышел в путь и на десятый день добрался до родного села.