Невеста Франкенштейна - Хилари Бэйли Страница 10

— Вы читали ее в Королевском обществе в июне, — вмешался я. — Я узнал об этом из газет. Это было исключительное событие. Ведь тогда в зале собралось самое блестящее общество Лондона — как выдающиеся ученые, так и светские знаменитости! Наверное, сам король там присутствовал. Не об этой ли лекции идет речь?

— Да, его высочество удостоил меня такой чести, — ответил Виктор.

— И вы встречались с мисс Клементи?

— Один раз, — ответил Виктор с сожалением, — но мы далеко не продвинулись. Поэтому-то я и прошу вашей помощи, Джонатан. Мне очень нужен такой человек, как вы, талантливый и знающий.

— А какова же мисс Клементи? — поинтересовался Хьюго.

— Она прекрасна, — ответил Виктор. — Изящна, одета просто и обладает прекрасными манерами. Она была у меня всего один раз, но — увы! Как я ни старался, она только вздыхала, делала попытку заговорить, опять вздыхала и снова пыталась что-то сказать, но все безуспешно! В конце занятия она смотрела на меня с такой печалью и отчаянием, что вынести ее взгляд было просто невозможно. Если вы, Джонатан, сможете присутствовать на наших встречах, анализировать их и затем сообщать мне о результатах ваших наблюдений, я буду вам очень признателен.

Польщенный и полный энтузиазма, я от всего сердца согласился принять предложение Виктора, и мы договорились, что я непременно буду присутствовать в следующий раз, когда мисс Клементи нанесет ему визит в Лондоне. Однако до того как это случилось, прошло еще два месяца.

Весь август я провел со своей семьей в Ноттингеме. Говорили, что мисс Клементи с компаньонкой находилась все это время на водах в Германии, где она отдыхала после напряженного концертного сезона в Лондоне перед тем, как поехать с выступлениями на континент. Я вернулся в столицу в конце сентября, но в это время мисс Клементи уже проводила турне по Австрии, Германии и Италии, где ее с восторгом принимала публика.

Вернувшись в Лондон, я продолжил спокойно работать над своим словарем арамейского языка. К выполнению этой необъятной и ответственной задачи я приступил со всем энтузиазмом юности лет пять назад, и теперь, по прошествии стольких лет после ее начала, был уже близок к завершению, тем более что этого с нетерпением ждал издатель мистер Хатвей, ибо он собирался опубликовать мой труд.

И вот в пору моей спокойной работы над словарем я обмолвился однажды в разговоре с миссис Доуни о предложении Виктора найти способ излечения Марии Клементи. Здесь необходимо объяснить, что я вот уже два года жил у своей хозяйки в небольшом домике на Грейз-Инн-роуд, занимая пару комнат на этаже, расположенном под спальнями прислуги. Дом был непритязательный, и я оказался единственным, кто снимал в нем комнаты. Спальни миссис Доуни и ее семилетней дочери Флоры располагались этажом ниже, и мы часто обедали вместе в комнатах первого этажа. Миссис Доуни была двадцатисемилетней женщиной, вдовой адвоката. Она оказалась на год моложе меня, и благодаря этому у нас установились дружеские, доверительные отношения.

Конечно, найдутся и такие, кто сочтет подобную ситуацию неприличной: одинокая вдова, проживающая лишь с ребенком и прислугой, берет постояльцем холостяка своего возраста. Нашлись такие критики и в то время. И все же нас такой союз очень даже устраивал. Миссис Доуни, женщина хоть и небогатая, была из хорошей семьи, известной еще с елизаветинских времен, и она сама решала, как ей жить, не спрашивая совета у окружающих. Нам не приходилось вести разговоры о том, что мужчинам и женщинам, честным по природе, не нужны ни дуэньи, ни надсмотрщики, которые стали бы наставлять их на путь истинный. Такое утверждение свободы, вероятно, являлось характерной чертой нашего времени, и в нем, по-видимому, слышались отголоски образа мысли, присущего сторонникам свободы, жившим в прошлом веке. Люди подозрительные и узкомыслящие могут заявить, что мне не следовало проводить столько вечеров наедине с миссис Доуни в ее удобной гостиной, окна которой выходили во двор (столовая располагалась в комнатах со стороны улицы). Но, будучи мужчиной, который прекрасно знает, как хорошо иметь любящих сестер, я привык проводить время в женской компании и получал от этого большое удовольствие, ибо женщины, являясь существами не столь глубокомысленными и знающими, как некоторые мужчины, очень веселы и просты в общении. Мы и вправду часто шутили по поводу того, что ведем себя как брат с сестрой. Говоря начистоту, мне просто было одиноко, так же как и ей. Поэтому-то у нас и вошло в привычку те вечера, когда ни у меня, ни у нее не было посторонних дел, проводить вместе, сидя в гостиной, каждый за своим занятием: она за шитьем или штопкой, а я за чтением.

Описываемые мною события происходили в конце лета. Мы оба только что вернулись в Лондон: я провел лето в Ноттингеме, а она гостила весь август у сестры и зятя, мистера и миссис Фрейзер, которые жили в Шотландии. И вот как-то вечером, когда мы сидели вдвоем в гостиной, я обмолвился о том, как много жду теперь, после моего возвращения в Лондон, от встречи миссис Марии Клементи и Виктора Франкенштейна, на которой мне, по всей видимости, доведется присутствовать. Я объяснил, каковы причины этой встречи, однако миссис Доуни, вместо того чтобы проявить интерес, подняла лицо от платьица, которое она шила тогда своей дочурке, и печально проговорила:

— Возможно, мне не следует давать здесь свои комментарии, но если вы позволите мне, мистер Гуделл, поговорить с вами, как с братом, то я скажу все, что думаю. Это предприятие вызывает у меня сомнения и беспокойство на ваш счет. Я не имею ничего против мистера Франкенштейна, ибо не слышала о нем никогда ни одного худого слова ни от вас, ни от кого-либо еще, да и мисс Клементи имеет блестящую репутацию, но по какой-то непонятной причине этот научный эксперимент с восстановлением голоса меня очень тревожит. Пожалуйста, будьте осторожны и простите мне мрачные пророчества, которые я тут произношу, подобно Кассандре, тем более что для них нет никаких оснований.

На это я с улыбкой ответил:

— Тогда, обращаясь к вам, как брат, я прошу рассказать мне, какие основания у вас все же имеются.

Миссис Доуни вздохнула, опустила шитье на колени и, сдвинув брови, открыто посмотрела прямо мне в глаза.

— Ну что ж, — сказала она, — даже рискуя вызвать ваше неодобрение, я все равно это скажу: я не верю в немоту мисс Клементи.

— Но вы же слышали о том случае, когда загорелось ее платье, а она не смогла издать ни звука, — возразил я.

— Слышала, — согласилась миссис Доуни, и тут в ее тоне появились нотки судьи, возможно перенятые ею у покойного мужа. — Но вы ведь не станете отрицать тот факт, что вследствие шока один человек теряет дар речи, а другой, наоборот, начинает кричать. Но меня беспокоит совсем не это. Я даже не удивлюсь, если выяснится, что она молчит просто по той причине, что не понимает английского языка и не хочет, что бы это стало известно всем. Хотя исключить вероятность того, что она действительно немая, тоже нельзя.

— Тут все возможно, — ответил я. — Но если вдруг окажется, что она может говорить, но не желает, то что с того? Стоит ли из-за этого беспокоиться, и тем более вам за меня?