Хранилище - Бентли Литтл

«Кадиллак Десото» ехал по ухабистой грунтовой дороге, которая петляла между невысокими голыми холмами, обозначавшими конец техасских равнин. Машину сопровождало облако пыли — не просто следуя за ней, а обволакивая ее, однако пыль была предпочтительнее духоты, и стекла оставались опущенными.

Медовый месяц продолжался всего третий день, и хотя Нэнси не хотела признаваться себе в этом, но им с Полом, похоже, уже нечего было сказать друг другу.

Они ни словом не обмолвились с самого Хьюстона, если не считать просьб передать карту, с которыми Пол изредка обращался к Нэнси, и хотя та лихорадочно пыталась придумать, о чем можно было бы поговорить, любой темы хватило бы лишь на несколько минут. Нэнси решила приберечь их для ужина в Эль-Пасо.

Она постоянно обмахивалась сложенной картой. Невыносимая жара угнетала. В такое пекло Нэнси просто физически не могла ни о чем думать. Никогда в жизни ей еще не было так жарко и неуютно. Она с радостью сняла бы блузку и лифчик. Тот Пол, каким он был прежде, только рад был бы этому. Именно такой безумной спонтанности и должны предаваться новобрачные — тем безрассудным чудачествам, которые делают медовый месяц памятным, чтобы по прошествии многих лет можно было со смехом оглядываться на него. Все равно никто ее не увидит — вот уже два часа им не встретилась ни одна машина. И все же, даже не спрашивая у Пола, Нэнси чувствовала, что он ее не одобрит.

Они должны были пожениться еще три года назад, но Пола призвали в армию и отправили в Корею, и хотя Нэнси хотела обвенчаться с ним перед тем, как он сядет на корабль, он решил подождать… на всякий случай. Всякий раз, когда Нэнси заводила об этом речь, Пол напоминал ей о первом муже Скарлет О’Хары из «Унесенных ветром», о том мальчишке, за которого она вышла замуж прямо перед тем, как тот отправился умирать на Гражданскую войну; и хотя Нэнси понимала, что он пытался обратить все в шутку, на самом деле все обстояло серьезно, и ее приводила в ужас мысль о том, что Пол мог не вернуться.

Но он вернулся. Живой, без единой царапины. Однако после войны он стал каким-то другим. В нем что-то переменилось, хотя Нэнси и не могла никак определить, что именно. Она сразу же это заметила, хотела было спросить у него, но затем рассудила, что если он захочет, то расскажет сам, и решила его не трогать. Она была счастлива уже тем, что они снова вместе.

Муж и жена. И если молчание затягивалось чересчур долго, это было уютное молчание, и Нэнси не сомневалась в том, что когда они начнут новую жизнь в Калифорнии, заведут друзей, родят детей, привыкнут к семейной жизни, молчание останется в прошлом.

Впереди, у подножия скалы из песчаника, справа от дороги показалось небольшое кирпичное строение, совершенно неожиданное в этой глуши. Перед ним зеленела полоска лужайки, рассеченная пополам короткой белой дорожкой. Окон на фасаде не было, только большая вывеска на стене рядом с дверью, черные буквы на белом фоне.

— Странно, — пробормотал Пол, сбрасывая скорость.

Нэнси кивнула.

На таком расстоянии они уже могли разобрать слова на вывеске:

МАГАЗИН «ХРАНИЛИЩЕ»

БАКАЛЕЯ — АПТЕКА — ТОРГОВЛЯ

Пол рассмеялся.

— «Хранилище»? Это еще что за название?

— Честное и откровенное, — заметила Нэнси.

— Ага. Пожалуй. Вот только в большом городе с таким названием, как «Хранилище», ничего не выгорит. Нужно что-нибудь броское, что-нибудь громкое. — Снова рассмеявшись, он покачал головой. — «Хранилище»!

— Почему бы нам не остановиться? — предложила Нэнси. — Быть может, здесь есть холодная содовая. Она пришлась бы сейчас очень даже кстати.

— Ладно.

Площадки для стоянки не было, так что Пол свернул с грунтовки и остановился прямо перед входом в маленькое здание. Он повернулся к своей молодой жене.

— Что тебе купить?

— Я пойду вместе с тобой.

Пол решительно положил ей руку на плечо.

— Нет. Оставайся в машине. Я куплю содовой. Больше ты ничего не хочешь?

— Только содовую, — сказала Нэнси.

— Хорошо, пусть будет только содовая. — Открыв дверь, Пол вышел из машины. — Я мигом.

Он улыбнулся, и Нэнси улыбнулась в ответ, провожая его взглядом, однако ее улыбка погасла, когда она увидела, как Пол открыл стеклянную дверь и шагнул в магазин, скрываясь в мутном полумраке внутри. До нее вдруг дошло, какое же это странное место. До ближайшего города пятьдесят, а то и все сто миль, не видно ни телефонных, ни электрических проводов; скорее всего, здесь нет даже воды, и уж точно тут никто не ездит. Однако магазин был открыт и ждал покупателей, словно находился в оживленном центре Питтсбурга, а не в сердце техасской пустыни.

Нэнси стало не по себе.

Она уставилась на дверь, пытаясь заглянуть внутрь, но не смогла ничего рассмотреть. Ни движения. Ни силуэтов. Всему виной стекло, сказала себе Нэнси, и угол, под которым падают на него солнечные лучи. Только и всего. К тому же, если внутри действительно так темно, как это кажется с улицы, Пол не стал бы заходить.

Нэнси постаралась убедить себя в этом.

Пол появился через несколько минут, с большим бумажным пакетом. Вид у него был растерянный. Открыв дверь, он сел в машину и поставил пакет между передними сиденьями.

— Ты же должен был купить одну содовую, — заметила Нэнси.

Муж молча завел двигатель.

— Пол?

Он ничего не ответил, и Нэнси стала рыться в пакете.

— Лампочки? Зачем нам лампочки? У нас же медовый месяц. Оберточная бумага? Веник? Клейкая лента? Зачем все это?

Украдкой оглянувшись на «Хранилище», Пол включил передачу.

— Давай просто поскорее уедем отсюда.

Нэнси ощутила леденящую дрожь.

— Ничего не понимаю. Зачем ты купил все это? И где содовая? Содовую ты ведь не купил!

Пол посмотрел на нее. У него на лице был страх, страх и злость, и впервые с тех пор, как они поженились, впервые за все время знакомства Нэнси его испугалась.

— Заткнись, Нэнси. Просто заткнись, черт возьми!

Она ничего не сказала. Машина рванула с места. Но прежде чем она завернула за холм, прежде чем пыль полностью скрыла все из виду, Нэнси успела увидеть, как дверь магазина открылась.

И — это зрелище она не забудет до самой своей смерти — ей показалось, что она увидела владельца «Хранилища».