Скрипка - Энн Райс

То, что я пытаюсь здесь делать, вероятно,вообще неосуществимо с помощью слов. Вероятно, этого можно добиться только вмузыке. Я же хочу попытаться сделать это словами. Я хочу придать рассказуструктуру, которой обладает только повествование – начало, середина иконец, – одним словом, полное развертывание событий в фразах, правдивоотражающих воздействие этих событий на автора Вам совершенно не обязательнознать композиторов, часто упоминаемых на этих страницах: Бетховена, Моцарта,Чайковского, надрывную игру деревенских скрипачей или мрачное звучаниегаэльских скрипок. Мои слова должны донести до вас саму суть звучания.

Если этого не произойдет, значит, существуетнечто, что никак не поддается словесному описанию. Но раз эта история живет вомне, я вынуждена ее поведать: свою жизнь, свою трагедию, свой триумф и его цену– у меня нет иного выбора, кроме как попытаться выразить все это на бумаге.

Итак, мы начинаем… Не старайтесь связатьсобытия моей жизни в одну цепочку, словно бусины четок. Ничто подобное невходило в мои намерения.

События вырываются наружу в совершеннейшембеспорядке, как подброшенные вверх бусины. Но если бы все таки их нанизать исделать четки – а лет мне ровно столько, сколько бусин в четках: пятьдесятчетыре, – мое прошлое все равно не представляло бы собой складноеописание, в котором нашлось бы место и для тайн, и для грусти, и для радостиили славы. Никакое распятие в конце пути не искупает грехов за пятьдесят четырегода. Я опишу здесь только яркие моменты, которые важны для повествования.

Представьте меня, если угодно, в образе отнюдьне старой женщины. Пятьдесят четыре по нынешним временам – пустяки. Нарисуйте всвоем воображении, если это обязательно, невысокую пухленькую особу сбесформенным торсом, отравившим всю мою взрослую жизнь, и при этом с детскимличиком и пушистыми темными волосами, густыми и длинными, с тонкими запястьямии лодыжками. Накопленный жирок не изменил выражение моего лица – оно осталосьтаким же, как и в год моего двадцатилетия. Стоит мне облачиться в какую-нибудьодежду свободного покроя, как я становлюсь похожей на маленькую молодую женщинус гитарообразной фигурой.

Создавая мое лицо, природа проявила доброту,но не переусердствовала в этом: типичная ирландско-немецкая физиономия квадратнойформы, большие карие глаза и челка над бровями, скрывающая худшую черту моейвнешности: низкий лоб. «Какая хорошенькая!» – говорят о кубышках вроде меня.

Черты лица не совсем заплыли жиром, так чтопри определенном свете даже могут показаться сносными, хотя и не оченьвыразительными. Если какой-нибудь прохожий и обращает на меня внимание, тотолько благодаря острому взгляду, в котором светится отточенный ум, а ещепотому, что, когда улыбаюсь, я кажусь действительно молодой.

Конечно, в том, чтобы оставаться молодой впятьдесят четыре года, сегодня нет ничего необычного. Но во времена моегодетства человек, проживший более полувека, считался старым.

Будь нам за пятьдесят, за шестьдесят – неважно сколько, – мы все идем по жизни так, как позволяет делать этосостояние нашего организма: шагаем свободным легким шагом, одеваемсяпо-молодежному, если, конечно, такой стиль нам нравится, сидим, небрежно задравноги на стол, наслаждаемся беспрецедентным здоровьем… – в общем, стараемсядо последних дней сохранить интерес к жизни.

Такова героиня повествования – если мнепредстоит быть героиней.

А кто же герой? О, он прожил больше века.

Эта история начинается с его прихода.

Представьте себе мрачного и обеспокоенногообольстителя – этакого лорда Байрона – на вершине скалы, что обрывается впропасть: задумчивого, таинственного, истинное воплощение романтизма… Да ондействительно заслуживал такой характеристики и полностью ей соответствовал. Онраспространял вокруг себя удивительную ауру величия – изысканного и глубокого,трагичного и притягательного… Как «Стабат матер». [1] И онзаплатил за все. Заплатил…

Вот что произошло…