Президент пропал - Джеймс Паттерсон Страница 9

Поговорив с Дженни и Кэролайн, я через коридор направляюсь в спальню. А там уже Дебора Лейн открывает сумку с медицинским добром.

– Доброе утро, господин президент.

Стягиваю галстук и расстегиваю рубашку.

– Утро доброе, док.

Она смотрит на меня оценивающе, и взгляд у нее не радостный. В последнее время я на многих произвожу такое впечатление.

– Вы снова забыли побриться, – делает замечание доктор Лейн.

– Успею. – А вообще, не бреюсь я вот уже четвертый день. Еще в колледже у меня была такая примета: не бриться неделю перед экзаменами. Внешним видом я людей поражал: волосы на голове у меня в лучшем случае светло-каштановые, зато на лице – совсем другое дело. Неким образом рыжий пигмент просачивается в щетину, окрашивая ее в огненно-каштановый. К тому же борода у меня растет очень быстро; к концу сессии меня все называли Полем Баньяном ^[9].

После колледжа я и не вспоминал о примете. До сих пор.

– Вид у вас усталый, – говорит врач. – Сколько часов сегодня спали?

– Два-три.

– Этого недостаточно, господин президент.

– Следить приходится за многим.

– А не будете спать, не уследите вообще ни за чем. – Она прикладывает к моей груди стетоскоп.

Доктор Дебора Лейн – специалист-гематолог из Джорджтауна. Выросла в Южной Африке, где царил апартеид, потом бежала в Соединенные Штаты за высшим образованием, да так домой и не вернулась. Коротко стриженные волосы у нее совершенно седые, взгляд оценивающий и в то же время мягкий.

Последнюю неделю она наведывается в Белый дом ежедневно. Куда проще и не так подозрительно, если профессионального вида женщина – пусть даже не особенно скрывающая медицинскую сумку – заглядывает домой к президенту, чем если б сам президент ежедневно наведывался в больницу Джорджтаунского университета.

Она накладывает мне на руку манжету тонометра.

– Как самочувствие?

– У меня огромный геморрой, – отвечаю. – Может, глянете, не спикер ли это палаты представителей?

Доктор бросает на меня быстрый взгляд, но не смеется. Даже не хихикает.

– А в целом хорошо.

Она светит мне фонариком в рот. Внимательно осматривает грудь, живот, руки и ноги, потом велит развернуться и осматривает сзади.

– Синяки выглядят хуже.

– Знаю. – Раньше они напоминали сыпь; теперь мои ноги смотрятся так, будто по ним прошлись молотком.

Еще во время первого срока губернатором Северной Каролины мне поставили диагноз: тромбоцитопеническая пурпура, что, в принципе, означает низкий уровень тромбоцитов. Кровь не всегда быстро сворачивается. О своей болезни я заявил публично, сказав правду: в большинстве случаев это не страшно. Мне велели избегать занятий, где можно пораниться до крови. Для человека сорока лет никаких проблем: моя бейсбольная пора миновала давно, а участвовать в корриде или жонглировать ножами я не собирался.

Дважды, в бытность мою губернатором, болезнь обострялась, но отступила, когда я начал кампанию за пост президента. Потом вернулась, когда случился рецидив рака у Рейчел – доктор уверена, что причина обострений в излишних стрессах, – однако я тогда легко с нею справился. И вот неделю назад она напомнила о себе синяками на икрах. Сейчас, похоже, прихватило сильнее, чем прежде.

– Голова не болит? – спрашивает доктор Деб. – Не кружится? В жар не бросает?

– Нет, нет и нет.

– Утомляетесь быстро?

– Естественно, я же не высыпаюсь.

– Кровь из носа?

– Не идет, мэм.

– Десны не кровоточат?

– Зубная щетка чистая.

– В моче или стуле крови нет?

– Нет. – Тяжело оставаться скромным, когда тебя встречают с музыкой, когда финансовые рынки ловят каждое твое слово и когда в твоем распоряжении сильнейший военный арсенал. Но если хочешь вернуться на землю – поковыряйся в собственном дерьме в поисках крови.

Мыча себе что-то под нос, врач отходит.