Я — Господь Бог - Джорджо Фалетти Страница 9

За дверью находилась прилепившаяся к ангару, словно моллюск к утесу, большая комната с окном, затянутым решеткой. В одном углу газовая плитка, в другом — ванна, вот и все его жилище. С тех пор как он сделался тут сторожем, рабочим и единственным обитателем.

Подошел к двери, толкнул.

И открыл от изумления рот.

Здесь все было хорошо видно, потому что свет фонаря на парковке падал прямо в окно, разгоняя тени по углам.

В комнате царил полнейший порядок, словно он вышел отсюда всего несколько часов — а не лет — назад. Нигде ни пылинки, напротив, заметно, что поддерживаются чистота и порядок. Только кровать накрыта прозрачным пластиком.

Он хотел было пройти дальше в свой старый дом, но вдруг почувствовал, как что-то задело его, скользнув возле ног. И тотчас темная тень вскочила на кровать, зашуршав пластиком.

Он закрыл дверь, прошел к тумбочке у кровати и включил лампу. Крупный черный кот смотрел на него огромными зелеными глазами.

— Вальс! Боже милостивый, ты еще здесь?

Кот спокойно подошел к нему, слегка прихрамывая, обнюхал и позволил взять себя на руки.

Он сел на кровать, опустил животное к себе на колени и стал чесать ему подбородок. И кот сразу же замурлыкал — как раньше.

— Нравится? А ты все такой же веселый философ, да?

Лаская кота, он коснулся того места, где должна была находиться правая задняя лапка:

— Вижу, не отросла она у тебя за это время.

С этим котом была связана странная история. По заданию Бена он что-то ремонтировал в кабинете доктора Петерсон, ветеринарного врача. И в это время к ней пришла супружеская пара с маленьким котенком, завернутым в окровавленное покрывало.

Огромная собака проникла к ним в сад и искусала его. Врач осмотрела животное и сразу же прооперировала, но лапку спасти не удалось. Когда она вышла из операционной и сообщила об этом хозяевам, они растерянно переглянулись.

Потом женщина, бесцветная личность в голубом джемпере, напрасно старавшаяся оживить помадой свои слишком тонкие губы, обратилась к ветеринару с сомнением в голосе:

— Говорите, остался без лапы?

И сразу же повернулась к мужу, ища поддержки:

— Что скажешь, Сэм?

Мужчина сделал неопределенный жест:

— Ну, я думаю, несчастное животное будет немало страдать без одной лапы. Мучиться всю жизнь… Не лучше ли было бы его…

Он не закончил фразу. Доктор Петерсон вопросительно посмотрела на него и добавила слово, которое он не произнес:

— Убить?

Супруги обменялись взглядами, полными облегчения. Им не верилось, что нашелся такой удобный выход из положения, когда можно прикрыться авторитетным советом, хотя решение они уже приняли.

— Вижу, вы тоже так считаете, доктор. Тогда сделайте это. Он не будет страдать, верно?

Голубые глаза женщины-ветеринара сделались ледяными, а ее голос, казалось, накрыл их инеем. Но муж и жена слишком торопились, чтобы заметить это.

— Нет, не будет страдать.

Супруги расплатились и как-то чересчур торопливо удалились, аккуратно прикрыв за собой дверь. Шум отъезжающей машины, донесшийся с улицы, подтвердил окончательный, без надежды на помилование приговор несчастному животному.

Он присутствовал при этой сцене, не переставая работать. И только теперь оставил разведенный в ведре гипс и подошел к Клодин Петерсон. Оба белые — она в своем халате, он — от пыли на одежде.

— Не убивайте, доктор. Я возьму его.

Она не ответила, окинула его изучающим взглядом, еще помолчала и наконец произнесла только одно слово:

— Хорошо.

Повернулась и ушла в свой кабинет, оставив хозяина наедине с его трехлапым котом. А имя появилось само собой — движения котенка походили на танцевальное па в ритме вальса: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

И Вальс остался.

Он хотел переложить кота, который громко мурлыкал у него на коленях, на кровать, как вдруг кто-то сильным ударом ноги распахнул дверь. Вальс испугался и мгновенно шмыгнул под кровать — он оказался весьма проворен и на трех лапах.

Властный голос прогремел в комнате. До того, что осталось от его ушей, донеслось:

— Кто бы ты ни был, лучше выйди, вытянув вперед руки, и без резких движений. У меня ружье, и я намерен им воспользоваться.

Он на мгновение замер.

Потом, не проронив ни слова, поднялся, спокойно прошел к двери и перед тем, как ступить в освещенный проем, поднял руки. Это было единственное движение, которое еще вызывало у него боль.

И лавину воспоминаний.