Загадай число - Джон Вердон Страница 9

Гурни сам был не рад, что согласился помочь Марку Меллери. Загадка этой истории, без сомнения, притягивала его; ему хотелось ее разгадать. Тогда отчего же он чувствовал себя так паршиво?

Он подумал, что надо бы сходить в амбар и достать стремянку, чтобы собрать яблоки, но тут же вспомнил, что надо готовить следующий проект для Сони Рейнольдс — хотя бы открыть в программе портрет печально известного Питера Пиггерта. Он предвкушал, как ему удастся запечатлеть внутренний мир этого бойскаута, убившего своего отца, а пятнадцать лет спустя и мать, причем совершившего эти убийства на сексуальной почве, еще более отталкивающей, чем сами убийства.

Гурни поднялся в комнату, в которой работал над фотографиями преступников. Раньше здесь была кладовая, теперь переоборудованная под кабинет с окном. Он посмотрел на открывшийся ему пасторальный вид. Кленовая роща обрамляла уходящие вдаль голубоватые холмы. Он снова вспомнил о яблоках и вернулся на кухню.

Он стоял и пытался собраться с мыслями, когда Мадлен вернулась с вязанием.

— Ну что, какой следующий шаг по делу Меллери? — спросила она.

— Я еще не решил.

— Как же так?

— Ну… ты же не хочешь, чтобы я впутывался в это дело, верно?

— Проблема не в этом, — сказала она с уверенностью, которая всегда его поражала.

— Ты права, — кивнул он. — Проблема в том, что в уравнении слишком много неизвестных.

Она понимающе кивнула. Он продолжил:

— Я больше не расследую убийства, а он не является в полном смысле жертвой. Непонятно, каковы наши роли относительно друг друга.

— Приятели по колледжу?

— Черта с два. Он вспоминает какую-то дружбу, которой между нами никогда не было. Кроме того, ему сейчас нужен не приятель, а спаситель.

— Он думает, это ты и есть.

— Тогда он ошибается.

— Ты уверен?

Он вздохнул:

— Ты хочешь, чтобы я занимался этим делом или нет?

— Ты им уже занимаешься. Возможно, ты еще не разобрался толком, что к чему, и ты больше не полицейский, а он не жертва преступления. Но имеет место загадка, которую рано или поздно ты начнешь разгадывать. Потому что так оно всегда и происходит, разве нет?

— Это что, обвинение? Ты сама вышла за детектива. Я не выдавал себя за кого-то другого.

— Я надеялась, что есть разница между детективом и бывшим детективом.

— Я уже год как в отставке. Разве хоть что-то из того, что я делаю, связано с моей бывшей работой?

Она покачала головой, как бы имея в виду, что ответ слишком очевиден.

— Что из того, что ты делаешь, не связано с твоей бывшей работой?

— Не понимаю, о чем ты.

— Что, все подряд создают портреты убийц?

— Это просто тема, в которой я разбираюсь. Ты бы предпочла, чтобы я ромашки рисовал?

— Ромашки уж точно лучше, чем маньяки и извращенцы.

— Ты сама меня в это дело втянула.

— Ага, то есть это я виновата, что ты проводишь каждое божественное осеннее утро, уставившись в глаза серийных убийц?

Заколка у нее в волосах немного сбилась, и несколько темных прядей спадало ей на глаза, но она как будто этого не замечала. У нее редко бывал такой незащищенный, растрепанный вид; в этом было что-то трогательное.

Он вздохнул:

— О чем мы сейчас спорим?

— Вот ты мне и скажи. Ты же у нас детектив.

Он посмотрел на нее снова, и желание продолжать спор отступило.

— Хочу тебе кое-что показать, — сказал он. — Сейчас вернусь.

Он вышел из комнаты и вернулся минуту спустя с записанным на слух стишком, который Меллери зачитал ему по телефону.

— Что скажешь?

Она так быстро скользнула взглядом по бумаге, что если ее не знать, можно было подумать: она вовсе ничего не прочла.