Переломы - Франк Тилье Страница 9

Утром в четверг доктор Люк Грэхем встает, натягивает халат, спускается по лестнице, выходит на террасу, на которую намело песок с дюн, и берет сигарету. Он получает удовольствие только от первой сигареты. Люк кашляет и трет губы. Он похож на прирожденного курильщика, тогда как на самом деле он всего четыре года как начал курить.

Он бессознательно обводит пальцами края доходящей ему до колена овальной пепельницы на ножке. Потом, опомнившись, запахивает халат и поднимает глаза к морю. В глаза ему бросается белый парус яхты, идущей вдоль берега. Не отводя от него взгляда, в оцепенении, он толкает стеклянную дверь. Ее больше нельзя запереть на ключ, он так и не исправил замок. А надо бы, с учетом того, что случилось позавчера.

В доме мало мебели, убранство самое что ни на есть простое. Люк никогда не отличался богатым воображением. Без сомнения, это семейная черта, унаследованная от отца-психиатра и матери-врача. Он включает радио, там как раз передают новости. Потом он берет с низкого столика мобильный телефон. Пришло какое-то сообщение…

Алиса… Наконец-то Алиса ему позвонила. Он внимательно слушает сообщение.

Черная дыра… Два дня после эксперимента со стимуляцией, и ни малейших воспоминаний. Это радует Люка. Тест, проведенный в Исследовательском центре, сработал. Ему наконец удалось найти пусковой механизм, одну из последних деталей головоломки под названием «Алиса Дехане».

Люк бежит одеваться — темно-синяя рубашка, черные фланелевые брюки, мокасины, — а потом бросается к машине.

Ему предстоит выехать на шоссе и, как обычно, влиться в поток спешащих на работу людей, проехать мимо фламандских ферм с красными крышами, мимо иммигрантов, идущих пешком вдоль лесопосадок в направлении Дюнкерка, потом Кале… Эта дорога, больные, долгие дни на работе изматывают его морально, но ему нравится естественный снотворный эффект усталости.

Люк вздыхает: снова пробка. Он открывает бардачок, где в хронологическом порядке размещены шестьдесят две маленькие кассеты. Весь курс психотерапии Алисы Дехане. Он берет запись, сделанную в октябре 2006 года, во время одного из первых сеансов, и вставляет ее в свою «особую автомагнитолу»: диктофон, встроенный в пластиковую панель под кнопками обогрева. Доморощенное устройство, вполне пригодное для того, чтобы не прерывать работу даже за рулем.

Кассета номер шесть. В салоне звучит спокойный голос Алисы:

— Мне шесть лет… Мы с Доротеей играем под кроватью… Моя сестра переставляет человечков из пластилина. Она слышит шум на лестнице. Мы знаем, что это поднимается папа, потому что мама никогда не наступает на десятую ступеньку, где сдвинулась доска, — папа должен ее починить, но никак не починит. Услышав шаги, Доротея оставляет игрушку, выползает из-под кровати и убегает.

— Вы сердитесь, что она оставила вас одну?

— Да. Она вечно оставляет меня одну по вечерам. Ей повезло, у нее своя комната. Я кладу ее пластилин в жестяную коробку и вылезаю на середину комнаты.

— Это спальня ваших родителей?

— Да. Там нет игрушек, но много зеркал, фарфоровых кукол с грустными лицами и всяких взрослых вещей: щетки для волос, книжки без картинок, брюки, красивые мамины платья, распятие над кроватью, газеты, папины научные журналы…

— А потом?

— Я забираюсь под толстую пуховую перину на папиной и маминой кровати. И изо всех сил тру обеими руками папину сторону.

— Зачем?

— Потому что папе это очень нравится. Ему часто бывает холодно, надо согреть кровать. Когда он приходит, он напевает песенку, которую я люблю, про кокосовые орехи. Мы поем вместе. Потом папа ложится и просит, чтобы я помассировала ему ноги и при этом молилась Боженьке…

— А вам это нравится? Делать массаж, молиться?

— Нет… Мне ужасно не нравится, но он повышает голос, и я слушаюсь. К счастью, потом папа целует меня в лоб, и я могу ложиться спать. Моя кровать там, рядом.

— Где это, рядом?

— Не знаю. В метре, в двух. У стены.

— Вы всегда спали в комнате с родителями?

— Я не помню, чтобы спала где-то еще до несчастного случая с мамой. После этого у меня появилась своя комната, как у Доротеи. Мне было десять лет…

— Продолжайте… Вам шесть лет, вы ложитесь в свою кроватку…

— Мама укутывает меня одеялом. Мама как пантера, я никогда не слышу, как она приходит. Мне бы так хотелось, чтобы она мне рассказала какую-нибудь историю, но она устала. Она вечно устает. Ну а потом… потом звук выключателя, а потом…

— Потом?

— Я больше не помню. Все всегда кончалось выключателем…

— Это было похоже на черную дыру?

— Да. Черная дыра. Чернильный пузырь… Думаю, что все началось именно в это время.

Щелчок диктофона. Люк, еще под впечатлением от последних слов Алисы, подъезжает к больнице. Дорога до Клинического центра в Лилле заняла у него почти час. Напротив Центра, на небольшой площадке, расположены здание морга, институт судебной медицины и тюремная больница. Чуть далее — клиника Салангро, где он регулярно дежурит по ночам. Люк ставит машину перед клиникой Фрейра — массивным трехэтажным зданием из бетона. Больница — это совершенно особый мир. Там на тебя смотрят застывшие глаза шизофреников, там ты погружаешься в бред параноиков и людей с искалеченной психикой, успокаиваешь и натягиваешь на них смирительные рубашки. Там ты каждый день и каждый час осознаешь, насколько сложен человеческий мозг.

Неделя за неделей — всегда одно и то же. Повесить пальто на вешалку, надеть халат, просмотреть график посещений на день, спуститься в кафе, а потом, если будет время, привести в порядок бумаги. Кабинет Люка очень функционален, там чисто, нет никаких фотографий, стоит компьютер, аккуратно сложены истории болезни, ручки на столе. Кроме того, имеется телевизор с DVD-плеером и закрытый книжный шкаф, приспособленный для хранения кое-какой одежды и туалетных принадлежностей.

Но на сей раз времени нет ни на бумаги, ни на почту, ни на звонок Алисе Дехане. Не успел Люк сорвать листок с календаря — четверг, 11 октября 2007 года, — как к нему заглядывает Жером Каплан, интерн второго года.

— Тебе придется спуститься. К нам поступил больной из Салангро. Позавчера его привезла Жюли Рокваль.