Метроленд - Дмитрий Сафонов Страница 9

Ксюша… С Ксюши он как-то плавно свернул на Ирину.

Гарин мысленно выругался и заставил себя вспомнить список первоочередных дел, которые предстояли ему в больнице.

Прежде всего, конечно, кружка кофе с сигаретой. Потом – Ремизов.

Этот парень поступил вчера. Гарин знал про него только одно: Ремизов был горячий, как утюг. И еще – он был сильно обезвожен. Черты лица заострились, глаза запали глубоко в глазницы, и кожа, взятая в складку, долго не расправлялась.

Гарин осматривал его в приемном, в специальном боксе для больных с неясным диагнозом. Гарин подумал, что переводить Ремизова в отделение, в общую палату, пока не стоит. Он назначил все необходимые анализы и прописал регидратационную терапию – восполнить запасы жидкости в организме.

Перед самым концом рабочего дня Гарин заглянул в кабинет Островского.

– Владимир Николаевич! Проконсультируйте, пожалуйста, нового пациента. Я что-то никак не могу разобраться.

Островский всплеснул руками.

– Помилуйте! Андрей Дмитриевич! Голубчик! Если уж вы не можете, то мне там и подавно делать нечего!

Гарин улыбнулся. Старик лукавил. Островский был в курсе всех последних веяний в медицине и мог дать сто очков вперед любому доктору наук, защитившемуся на высосанной из пальца теоретической теме.

Просто он кокетничал. Хотел немного поломаться, чтобы его стали упрашивать.

– Пожалуйста, Владимир Николаевич! Сделайте одолжение!

– Ну уж ладно… – Старик покряхтел, достал из ящика стола фонендоскоп и направился в приемное.

Гарин не стал дожидаться результатов осмотра, поспешил домой, а сегодня его очень интересовала запись, оставленная Островским в истории болезни. «Интересно, сумеет ли он что-нибудь найти? Ведь должна быть причина для такой упорной гипертермии».

Причина, конечно, должна была быть. Ничто не происходит просто так. И то, что Ирина захотела с ним развестись…

Гарин похолодел. Поезд мчался по темному тоннелю метро – по гигантской трубе, прокопанной глубоко под землей, откуда не было выхода. Так же и его мысли – он никак не мог развернуть их в нужном направлении; они постоянно ускользали в глубокий тоннель. И оттуда тоже выхода не было.

Гарин решил больше не сопротивляться. В конце концов, рано или поздно придется об этом задуматься – ему ведь еще предстоит разговор с женой.

Лучше предупредить ее заранее – позвонить с работы. Назначить встречу и все обсудить.

«А не поздно ли ты спохватился, Гарин?» Внутренний голос даже не скрывал своей неприязни.

Он опустил глаза и посмотрел на Ксюшу.

Девочка сидела на самом краешке сиденья, ровно держа спинку. Гарин умилился: «Настоящая принцесса!»

Он решил, что не поздно. Он попросит Ирину дать ему еще один шанс. Последний. И тогда он…

А что тогда? Что он сможет изменить?

До Гарина внезапно дошло, что он так и не знает, в чем заключаются ее требования. Чем же он ее не устраивает?

Казалось бы, чего проще – сесть и мирно все обсудить. Но ведь нет. Раньше ему это даже в голову не приходило. Мысль о том, что он может чем-то не устраивать свою жену, с которой прожил двенадцать лет и уже смирился с необходимостью прожить еще, как минимум, двадцать четыре, никогда не посещала его.

Он просто… работал, что-то делал по хозяйству, занимался с ней любовью – правда, все реже и реже и уже не с тем пылом, что в молодости, – изредка ездил с ней к теще и… все.

Гарин постарался вспомнить, когда они в последний раз были в театре или в кино, и не смог.

Испытывая постоянную нехватку денег, он жалел отдать тысячу или около того за билеты. Правда, Гарин прежде всего экономил на себе. За новой одеждой он заходил на Тушинский рынок, благо тот был рядом, и даже не шел в сторону крытого павильона, а быстренько, чтобы не передумать, покупал что-нибудь прямо в палатках, стоявших на улице.

Продавцами здесь были сплошь чернявые улыбчивые мужчины неопределенного возраста. Они называли его «братом» и сверкали рондолевыми фиксами. Хлопали по плечу и выдавали обычный дерматин, ломающийся на сгибах, за превосходную кожу.

Гарин загнанно улыбался и отсчитывал смятые сторублевки, чувствуя, как сердце обливается кровью.

Он был безнадежно скучным. Только сейчас Гарин это понял. Он взглянул на свое отражение в темном стекле и ужаснулся.

Волосы поредели, лицо избороздили глубокие морщины, нос как-то обреченно повис, словно в одночасье утратил костный скелет.

Но самое страшное – он выглядел усталым. Неспособным больше ни на что. Когда-то широкие, гордо расправленные плечи сделались понурыми и покатыми, и глаза потухли.

«Возможно, от мужчины во мне осталась только необходимость бриться. И, пожалуй, больше ничего», – подумал Гарин.

Эта характеристика была очень горькой, но… она была правильной. Он смог наконец заметить то, что Ирина увидела год назад.

«Неужели уже поздно? Неужели?…» Он посмотрел на Ксюшу, и сердце сдавила тоска, словно предвестник близкой и неминуемой разлуки.

«Но что-то же во мне есть? Что-то хорошее?» Он хотел отыскать в себе нечто такое, что помогло бы ему вновь расправить плечи.

«Я же доктор. Российский врач. Я людей спасаю».

Не помогало. Ему это не помогало. Вот Рафаэлю Маратовичу – другое дело. Толстый, с жидкой бородкой на круглом багровом лице, он ходил на работу едва ли не в тренировочных штанах.

Его жена работала медсестрой в том же отделении, и у них было уже трое детей, но ни Рафаэля, ни его бессловесную супругу не смущала отчаянная бедность, граничащая порой с откровенной нищетой.

Рафаэль весь лучился спокойствием и уверенностью, а вот у Гарина это не получалось.

Он подумал, что весьма соблазнительно свалить все на жену: мол, у нас разные жены, и в этом вся причина, но… Причина была не в этом. Скорее в нем самом.

Гарин стиснул зубы и изо всех сил сжал поручень, наблюдая, как белеют костяшки пальцев. Наверное, это его и спасло.

В следующий момент все пространство вагона – от пола и до потолка, от одних дверей до других – пронизал ужасающий лязг, тянувшийся на одной высокой ноте, словно кто-то громадным металлическим скребком с нажимом вел по толстому стеклу.

Гарина резко бросило вперед, на мягкую податливую толпу. Раздался пронзительный женский крик. Людские тела спрессовались в один плотный конгломерат. Казалось, свободного пространства между людьми уже не осталось. Дальше давить было некуда.

Но еще через миг последовал страшный удар, который сплющил и этот комок, раздавил его, словно чудовищным асфальтовым катком.

Гарин почувствовал резкую боль в левой щеке. Чье-то плечо, обтянутое грубой шерстяной материей, сдирало кожу с лица, как наждачной бумагой. Гарин пробовал обернуться и посмотреть на дочь, но у него ничего не получилось. Он хотел вытащить руки и оградить Ксюшу от этого безумного человеческого пресса, но руки были плотно прижаты к туловищу. Он ничего не мог сделать, даже закричать, потому что воздух резким толчком вышибло из грудной клетки. Гарин издал звучное: «Кха!» и, обездвиженный, продолжал валиться куда-то вперед и вниз, в пустоту.