Санаторий «Седьмое небо» - Полина Луговцова Страница 9

Прежде это был санаторий для избранных, роскошный и величественный, с огромным дендропарком, в зелени которого прятались, будто стыдясь чего-то, разнообразные скульптуры из светлого камня, а по обе стороны прогулочных дорожек, уставленных через каждые три метра приземистыми кривоногими лавочками и похожими на цветочные бутоны урнами, выстроились чугунные фонарные столбы, увитые лианами. Здания корпусов украшали колонны с шапками бетонных завитков и причудливая лепнина. Этим все санатории советского периода были похожи друг на друга, отличаясь лишь размахом и уровнем комфорта. Предназначенные для простых граждан обычно наполнялись мебелью и бытовыми предметами без особых изысков, но архитектурный стиль и наличие скульптур советской тематики превращало черноморские здравницы если не в близнецов, то, по крайней мере, в кровных родственников. С тех пор многие из них пережили реконструкцию и сильно изменились, запестрели современными отделочными материалами, обзавелись новыми стеклопакетами и современной тротуарной плиткой на парковых аллеях, утратив прежнюю ауру, навевающую уютную ностальгию на тех, кто помнил те времена. Тишины, сопутствующей размеренному отдыху, там больше не было – территорию наводнили кафе и рестораны, а их, в свою очередь, – шумная энергичная публика, не утихающая до утра. Любителям спокойного здорового отдыха пришлось туго: найти тихое местечко на побережье стало очень непросто.

Лев не искал тихое место. Он наткнулся на этот санаторий несколько лет назад, причём совершенно случайно, роясь в интернете в поисках недорогого жилья у моря – в то время, еще до рождения Раюшки, у них с Верой было неважно с деньгами, а погреться на южном солнышке жене очень хотелось. Тогда они были молоды и влюблены…

«Она бросила тебя!» – разлилась ядовитым огнем по венам внезапная обжигающая мысль. Так бывало всегда, когда он вспоминал о жене. Стоило позволить ее образу проникнуть в голову (он пытался не пускать, но время от времени образ все равно вероломно вторгался, разрушая все возможные преграды), и огненный цветок тотчас же распускался внутри, воспламеняя каждую нервную клетку, а вскоре все тело охватывало жаром, и душа его, словно у грешника в аду, корчилась от непрерывной тягучей боли. Когда это случалось, Лев уже не в силах был остановить процесс погружения в прошлое, испытывая вместе с муками болезненное наслаждение от воспоминаний.

Вначале санаторий показался им отвратительным. То, что выглядело на рекламной картинке сказочным дворцом, утопающим в пышных пальмах и бесконечно высоких кипарисах, наяву предстало облезлым зданием в трещинах и темных пятнах плесени. Но снаружи все было еще не так плохо по сравнению с тем, что открылось взору, когда Лев и Вера распахнули высокие массивные двустворчатые двери и вошли в темный холл. В первое мгновение убранство показалось роскошным, впечатление портил лишь затхлый воздух. Под высоченным потолком щегольски красовалась гигантская многоярусная – похоже, хрустальная – люстра. Пол из темного паркета покрывали толстые пестрые ковры. Слева возвышалась стойка администратора, справа сверкали витрины сувенирной лавчонки, увешанные разноцветной бижутерией. Вдоль стен стояли уютные диванчики и глубокие объемные кресла в нежной велюровой обивке. Прямо по центру гостеприимно раскинулась ведущая наверх широкая лестница, сверкая лакированными ступенями из массива какого-то хорошего темного дерева. Однако вскоре неприглядные детали проступили повсюду во всей красе: как только взгляд привык к полумраку после яркого солнечного света, стало ясно, что место это ужасно запущенное, давным-давно не знавшее ремонта. Обшарпанность была во всем: в облупившейся и повисшей лохмотьями краске на потолке, в темных пятнах, покрывающих ковры и мебель, в сколах на гипсовой лепнине, густо украшающей верхнюю часть стен, в дверных ручках, сломанных и от того скособоченных в разные стороны, в прорехах на коврах и надрывном скрипе пола при каждом шаге. Полное отсутствие людей в огромном холле усиливало тягостное впечатление. Не было не только отдыхающих, но и персонала, и продавца в сувенирной лавке, даже стойка администратора пустовала – их никто не встречал.

Вера прерывисто вздохнула, явно сдержав недовольное высказывание: наверное, не хотела расстраивать Льва, ведь это был его выбор. Жена всегда была очень тактична со всеми. Вдруг ее внимание привлекло большое черное пианино, стоявшее в глубине холла справа от лестницы. Вера отпустила ручку чемоданчика, который катила за собой, и поспешила к инструменту под звучные скрипы паркета. Откинув крышку, она прошлась по клавишам одной рукой, и пианино выдало приятную мелодию, слегка ущербную из-за западающих клавиш, но глубокого качественного тембра, говорившего о том, что инструмент в свое время был очень даже хорош. Наверное, на нем давно никто здесь не играл, и неожиданные звуки привлекли внимание обитателей: тотчас откуда ни возьмись за стойкой администратора возникла пожилая женщина слегка помятого вида – возможно, она дремала, устроившись где-то под ней, и не услышала шагов вошедших. Теперь же, внезапно разбуженная музыкой, она суетливо загремела ключами и неуклюже выбралась из своего укрытия в холл, приветствуя гостей. Одновременно с ней из бокового коридора вышел мужчина в форме охранника и окинул всех пристальным взглядом, но, наверное, убедившись в отсутствии опасности, буркнул что-то невнятное и тут же исчез.

Женщина-администратор проводила их в номер, расположенный на втором этаже – просторный, с высотой потолков (Лев прикинул «на глаз») никак не меньше четырех метров, с огромной лоджией, за окнами которой призывно сверкала морская синева, выглядывая в просветах между пальмами. Залитая ярким солнечным светом большая комната сгладила давящее чувство, оставшееся после сумрачного холла. И пахло здесь гораздо лучше – морем, кипарисами и счастьем. Вера метнулась к окнам, загремела старыми железными шпингалетами, раскрыла створки на всю ширину, сдвигая цветастые легкие шторы, и, обернувшись к нему с сияющим лицом, завопила так, будто нашла клад:

– Смотри! Здесь граната!

Лев непонимающе моргнул, соображая, что она имеет в виду, а Вера уже высунулась по пояс в окно и тянулась куда-то обеими руками, опасно балансируя на одной ноге, а вторую пыталась забросить на подоконник. Еще секунда, и жена рухнула бы вниз, а, учитывая высоту потолков, шансов остаться в живых у нее было совсем не много. Лев сорвался с места и вовремя втянул ее обратно, испуганно крича: «Куда?! С ума сошла?!» Вера повернулась, смеясь, показала зажатый в руке красно-коричневый плод и снова воскликнула: «Граната!» Только теперь до Льва дошло: этот рискованный маневр был предпринят женой, чтобы сорвать с растущего за окном дерева гранат! Она почему-то всегда произносила название этого плода именно в женском роде, прекрасно зная, что это неправильно. Лев рассердился на нее тогда: «Что ты творишь?! Как ребенок! Хорошо хоть, не упала! А если кто-то увидел, как ты покушаешься на собственность санатория? Позорище! Неужели нельзя на рынке было купить?!» Она весело возразила: «Как ты не понимаешь: на рынке – это же совсем не то!»

«Граната» оказался плодом совершенно несъедобным, кислющим до невозможности, а зерна в нем – белыми, и Вера его выбросила. Но прежде попросила сделать несколько ее снимков с «трофеем» в руке у окна на фоне синеющей полосы моря. Снимки до сих пор хранились в памяти его смартфона вместе с множеством прочих. А Веры в его жизни уже не было.