Вчера  - Фелисия Йап Страница 8

– Никогда не упускай шанса, Марк, если он сам плывет в руки. Это кардинальное правило политиков. Самое важное – все делать вовремя, если ты этого еще не понял.

Роуэн прав. Остаток дня я провел, набрасывая ответы на возможные вопросы журналистов и складывая их в PRESSCONF.DOC. Затем разобрал письма и другую корреспонденцию по выборам. (Боже, как я ненавижу эту бюрократию, – может, стоит нанять секретаря?)

Ужин с Клэр, которая провела полдня за приготовлением моего любимого кроличьего рагу. Мне всякий раз неловко видеть, как она батрачит на кухне – зачем она всегда так старается мне угодить? Когда она пытается быть хорошей девочкой, я чувствую себя вдвойне виноватым. Кролик получился восхитительным, но разговор был по-прежнему лишен интеллектуальной искры. Почему бы Клэр не увлечься изобразительным искусством или классической литературой? Пьесами Ибсена, операми Вагнера или Вирджинией Вулф? Что за хлам она вычитывает из этих дурацких женских журналов, которые валяются у нее на тумбочке? Почему я должен прикусывать язык всякий раз, когда мне хочется обсудить поворот сюжета в «Прозорливости бытия», и напоминать себе, что моя жена-моно никогда в жизни этого не поймет?

Остаток вечера провел, развалившись перед телевизором, и преуспел в опустошении бутылки «Шато Лафит Ротшильд» (1996) куда больше, чем в «Прозорливости бытия».

– Писал все утро, – говорю я, поднимая взгляд от дневника. – Приготовил себе на обед сэндвич, потом поговорил по телефону с Камиллой и Роуэном. После полудня разобрался с письмами и прочим занудством, а вечер провел перед телевизором.

– Кажется, ваши дни проходят по одной и той же схеме. – Детектив смотрит на меня, приподняв левую бровь. – В среду, по вашим словам, вы делали ровно то же самое, что и в четверг.

Черт. Опять вляпался.

– Я писатель, – говорю я, стараясь контролировать свой голос. – За годы работы я научился распознавать симптомы творческой мании. И стараюсь выжать из этого состояния как можно больше. Поэтому я и провел всю неделю дома – я писал. Так говорит мой дневник. Я выхожу, только если это нужно.

– «Творческая мания». – Ричардсон повторяет мои слова, задумчиво сморщив лоб. – Помнится, я встречал этот оборот в дневнике Софии.

Ничего удивительного, ведь именно у Софии я этот оборот и позаимствовал. Факт: она произнесла его впервые в тот день, когда мы познакомились, и относилось это к моей работе. Словосочетание мне приглянулось – краткое описание самых продуктивных фаз, которые время от времени у меня случаются, – так что я записал его и выучил на следующий день.

– Ну конечно, ведь София сама была начинающим литератором. – Я решил напомнить об этом Ричардсону. – Приступы творческой мании знакомы любому писателю, и он всегда им рад.

– При этом ни одна строчка в ее дневнике не указывает на то, что она считала себя литератором. – Глаза детектива прожигают мои. – Никаких ссылок на неопубликованные рукописи, – добавляет он. – Ни слова, например, о том, что она трудится над каким-то литературным шедевром.

– Это странно, инспектор, – говорю я, отчаянно пытаясь держаться невозмутимо. – Она совершенно точно упоминала рукопись о пациентах психиатрической лечебницы.

– Забавно слышать. – Ричардсон кривит рот. – Мисс Эйлинг всяко должна кое-что знать об этих лечебницах. Эта тема в ее дневнике крутится постоянно.

Мой рот наполняется чем-то прогорклым.

– Что вы имеете в виду?

– То, что она очень долгое время провела в соответствующем учреждении и вышла оттуда всего два года назад.

– Она была в изоляции?

– Да. Семнадцать лет.

– Я этого не знал, инспектор.

Должно быть, детектив заметил, как дрогнул мой голос в конце этой фразы, – судя по тому, как он подается вперед, глядя на меня твердо и безжалостно. Он сейчас похож на леопарда, внутри которого свернулось кольцом напряжение, – голодный зверь таращится на свою жертву.

– Мисс Эйлинг убили, – рычит он, приблизившись ко мне так, что его лицо оказывается всего в нескольких дюймах от моего. – Я чувствую это нутром, сколько бы ни говорил мой помощник о самоубийстве. При любом раскладе протокол вскрытия будет готов до конца дня. Он подтвердит мои подозрения, я уверен. София Эйлинг не надевала на себя плащ, не набивала карманы камнями, не заходила в реку Кэм и не топилась в ней, как Вирджиния Вулф. Да, я тоже знаю биографии литературных деятелей. И я установлю личность убийцы до того, как закончится этот день. Запишите мои слова, мистер Эванс. Я это сделаю.