Жестокое царство - Джин Филлипс Страница 8

– Не могу разговаривать, – говорит она тоном специалиста своего дела. Как будто она на совещании, как будто не знает точно, от кого этот звонок. – Нам надо сидеть тихо. Я не знаю, где они.

Может быть, не только привычка заставила ее набирать эсэмэски. Может быть, какая-то ее часть уже знала то, что она осознала сейчас. Телефон – это риск. Он создает шум. Разговаривая, она создает шум. На шум придут люди.

Это так просто. Если поразмыслить, все становится вполне понятным.

Она вновь начинает:

– С нами все в порядке, но…

Не дослушав, муж прерывает ее слишком громким голосом.

– Что происходит? – спрашивает он. – С тобой кто-нибудь есть? Ты видела полицейских? С Линкольном все хорошо? Что значит, вы «в безопасности»? Они могут добраться до вас? Господи, как жаль, что я не с вами, милая!.. Мне так жаль…

Она не перебивает его. Она понимает его потребность слышать ее голос. Она думала, у нее есть та же потребность, но его голос не дает ей ощущения, что он рядом. Она чувствует, что он далеко, или нет, она чувствует, что она далеко. Словно какая-то ее часть летит к нему, прочь из зоопарка, в знакомую жизнь, а она не хочет никуда улетать. Не может. Она должна быть здесь. Она не может сейчас утешить мужа.

– Мы в порядке, – шепчет она, как и раньше, имитируя тон исполнительного директора. Как будто эти люди когда-нибудь говорят шепотом. – Мы прячемся.

– Что ты видела?

– Я люблю тебя. И мы в порядке, но я не могу говорить. Я должна быть начеку. Я видела того мужика издали. Там… – она смотрит на макушку Линкольна, – там у входа была стрельба, и после этого мы проходили мимо. Потом мы побежали и спрятались. Это все, что я знаю. Правда, не звони больше. Я позвоню, когда мы будем в безопасности.

– Я наберу девять-один-один и скажу полицейским, что вы в вольере дикобраза, – задыхаясь, говорит он. Такой голос бывает у него, когда он, поднимаясь по крутому холму к своему офису, звонит ей, чтобы спеть одну из своих песен – он всегда поет, – но он знает, что она рассмеется и повесит трубку. – Я люблю вас. Передай ему. Берегите себя.

Она отключает телефон и поворачивается к Линкольну. Он беспокойно ерзает у нее на коленях, дрыгает ногами и бьет теннисками о землю. Она просовывает руки ему под мышки, помогая повернуться и встать на ноги. Он встает, и она продолжает держать его за пояс.

– Это был папа, – шепчет она.

Линкольн прислоняется спиной к валуну:

– Знаю.

– Говори шепотом, – произносит она. – Он просит передать, что любит тебя.

– Знаю, что любит.

– Чуть потише, – умоляет она.

– Ладно, – шепчет он в ответ.

Он снова начинает дрыгать коленками. Ноги стоят на месте, но все тело дергается. Получается странный танец, будто пляшет марионетка.

Небо розовеет, над вершинами деревьев пролегают длинные фиолетовые полосы.

– Ты действительно очень большой, – говорит она.

– За нами гонится сейчас плохой дядя? – спрашивает он.

– Не знаю, – отвечает она. – Но если и гонится, то здесь он нас не найдет.

Продолжая подергивать руками и ногами, Линкольн вертит головой по сторонам, изучая новый ландшафт. Как всегда, он любопытен и в то же время осторожен. Она наблюдает за ним. Стоя на одном месте, он повсюду шарит взглядом.

Любопытство пересиливает. Он делает шаг в сторону кирпичной стены здания, указывая на что-то.

– Там миска для воды, – говорит он. – Как миска Мадлза.

– Ага, – соглашается она.

Она снова оглядывает траву вокруг них и, кроме потрескавшейся пластмассовой миски, которую он заметил, видит другие странные мелочи, разбросанные поблизости. Справа от них авторучка, а ближе к ограде – блестящий обруч для волос. Ей кажется, что около забора виднеется белый носок.

– Дикобразы пользуются мисками для воды? – спрашивает он.

– Думаю, да.

– Они пьют воду?

Она представляет себе, что зажимает ему рот рукой, крепко держит его, приказывая замолчать. Она отчаянно этого хочет, но не может вообразить сценарий, в котором это возможно. Если она сильно напугает его и он перестанет болтать, то, вероятно, разревется.

– Ш-ш-ш, – вновь шикает она. – Говори потише. Все пьют воду.

– Все? – шепчет он.

– Все, – повторяет она.

– Значит, дикобраз пил из этой миски? – говорит он, подходя к Джоан ближе и прижимаясь к ее правому боку. – И он сидел у этого камня, как мы сейчас? Ты думаешь, это был мальчик? Или девочка?

Она не замечает в нем признаков испуга. Его голубые глаза широко распахнуты, но они всегда широко распахнуты. Он удобно привалился к ней и, пожалуй, немного взволнован тем, что находится в доме дикобраза. Разумеется, у него нет представления о том, что именно по-настоящему ужасно. Он боится маскотов, Чаки Чиза и коров ресторана «Чик-фил-Эй». На прошлой неделе они наткнулись на один из фильмов про Бэтмена, который показывали по телевизору, где играет Хит Леджер – весьма волнующий, – и Линкольн сказал, что в старой версии 1960-х Джокер страшнее (сын большой знаток Бэтмена).

Иногда, услышав в громкоговорителе незнакомый голос, Линкольн плачет. Он считает ужасными инспекторов манежа в цирке. А сейчас он, теребя бородавку на правой руке, тихо напевает: «Слава, слава старой Джорджии! Слава, слава…»

И все же. Невозможно предугадать, что скрывается за спокойным выражением этого круглого лица. Ей следует дать ему какое-нибудь объяснение. Предложить какой-то план. Ему всегда нравилось составлять планы, нравилось знать, что вторник – музыкальный день в детском саду, что в среду будет испанский, а в четверг – урок рисования, и что она заезжает за ним каждый день, кроме среды, когда его забирает Пол, и что в субботу вечером они закажут на ужин китайскую еду, а в воскресенье утром ему разрешат целый час смотреть мультики.

Ему нравится знать, что именно произойдет.

– Так вот, – шепчет она, пока он дотрагивается до ее лица, проверяя, на месте ли его любимая веснушка, – все будет отлично. Здесь мы в безопасности. Это как в той истории, когда происходит сражение и плохих парней сажают в тюрьму. Нам просто надо тихо посидеть здесь, пока плохого парня не поймают.

– Как зовут плохого парня? – спрашивает он.

– Не знаю.

– У него есть имя?

– Конечно. У всех есть имя. Просто я не знаю.

Он вновь кивает, продолжая рассматривать свою бородавку. Джоан прижимается к камню, подтянув к себе колени и положив руку на ногу Линкольна. Потом бросает взгляд за спину. Гряда валунов полностью закрывает их от людей, которые могли бы прийти со стороны корпуса приматов. Подняв голову, она видит лишь вершины деревьев и небо. Здесь они скрыты от людских глаз.