Скитания Ворона - Дмитрий Вересов Страница 8

— Он умер? — спросила Лиз.

— Он игрушечный, — сказал дедушка Макс. — Достань его, только аккуратно, а то сломаешь.

Лиз бережно извлекла попугайчика, провела пальцем по крылышку. Перья у игрушечной птички были настоящие, только покрытые прозрачным лаком.

— Поставь сюда, — дедушка Макс показал на край стола. — Да, вот так… Теперь давай дунем на него, не так сильно, как дуешь на свечи в именинном пироге, а легонечко, будто пылинку сдуваешь. Раз-два-три…

Лиз дунула, и вдруг попугайчик взмахнул крыльями и взлетел, высоко-высоко, к самому сводчатому потолку и там пропал из вида.

Лиз захлопала в ладоши.

— Ой, какая чудесная игрушка!..

Старый Макс улыбнулся.

— Более чудесная, чем ты думаешь… Подставь-ка ладошку. — Он извлек из ларца кожаный мешочек, высыпал из него мелкие зернышки на ладонь Лиз и громко позвал: — Гого! Гого! Гого!

Попугайчик отозвался веселой трелью, спикировал прямо на руку Лиз и принялся деловито склевывать зернышки. Медленно, осторожно, Лиз закрыла ладонь. Попугайчик затрепыхался, в пальцах Лиз отдавались частые удары птичьего сердечка. Лиз разжала ладонь, попугайчик вспорхнул, уселся на оконном карнизе и занялся поправкой несколько помятого оперения.

— Дедушка… — прошептала в смятении Лиз. — Дедушка, он… он живой!

— Конечно, живой. В Коране сказано: пророк Иса сделал из глины птичку, дунул на нее, птичка ожила и улетела… Знаешь, кто такой пророк Иса?

— Нет.

— Это наш Иисус Христос.

— Тогда получается, что мы с тобой — тоже боги?

— Немножко. Каждый человек немножко бог, только не всем дано ощущать это…

Старик сидел в глубоком удобном кресле, посасывая длинный янтарный мундштук пенковой трубки. Перед ним на инкрустированном шахматном столике были расставлены в начальной позиции костяные шахматные фигурки. Кресло напротив пустовало, а посреди залы на расстеленной на полу медвежьей шкуре лежала Лиз, пощипывая гроздь рубинового винограда. В невидимых динамиках негромко звучала увертюра из «Кавалера роз».

Старик отложил трубку, потянулся, посмотрел на часы.

— Что-то запаздывает мой партнер. Не иначе, опять творит, поймал вдохновение. Ох уж эти художники, рука не поднимается требовать от них пунктуальности… Игрок он, конечно, не из самых сильных, но человек презанятный, эти фигурки изготовил по его эскизам один мой швейцарский знакомец, партнер по переписке…

— А что такое «партнер по переписке»? — спросила Лиз.

— Это когда разыгрываешь с кем-то шахматную партию не лицом к лицу, а заочно, в письмах. Не всегда ведь люди могут встретиться, один очень занят, другой стар и редко покидает дом, третий живет очень далеко… Вот, взгляни…

Макс, кряхтя, поднялся с кресла, подошел к одному из шкафчиков, открыл створку. Лиз увидела множество стеклянных ящичков, в каждом из которых помещалась маленькая шахматная доска. Она встала со шкуры, подошла поближе и увидела, что каждый ящичек снабжен бумажкой с именем, число фигурок на досках неодинаково, и стоят они по-разному.

— Это я для памяти, — пояснил Макс, — чтобы не возиться с хранением старых писем, ведь иные партии длятся десятилетиями, по одному ходу в год, а то и реже… Скажем, герр Бирнбаум из Цюриха, тот аккуратен, письмо с очередным ходом я получаю от него с каждой почтой, она приходит сюда раз в неделю. Мистер Цорес из Нью-Йорка, несмотря на все свои миллиарды, тоже находит времечко, хотя, судя по последним его ходам, он нанял Бобби Фишера… Ван Линь из Гонконга, сеньор Люгер из Буэнос-Айреса, товарищ Шеров из Москвы, шейх ас-Саббах из Кувейта… В этом шкафчике, Лиз, весь земной шар… Э, да ты уже зеваешь, пока тебе на боковую. Прости старого осла, замучил тебя своими скучными разглагольствованиями…

— Нет, дедушка Макс, мне, право, очень интересно. Не отсылайте меня, прошу, позвольте еще немного побыть с вами?

— Деточка моя, в Занаду живут по тем же правилам, что и в Телемском аббатстве мсье Рабле, а именно…

— Делай что хочешь, — блеснула познаниями Лиз.

— Вот именно… Кстати, похвально, что читала «Гаргантюа и Пантагрюэля»…

Дедушка Макс возвратился в кресло и вновь закурил трубку. Лиз сидела тихо, как мышка, вглядываясь в старое, но еще такое красивое лицо, в добрые морщинки в уголках широко расставленных глаз.

— Дедушка Макс, — тихо проговорила она. — А как вы познакомились с моей мамой? Старик вопросительно взглянул на нее.

— С твоей мамой? Но, милая Лизхен, я вовсе не знаком с твоей мамой. — Лиз опустила глаза.

— Зато прекрасно знаю твоего папу.

— Что?! Но я думала… — Она не договорила, но дедушка Макс прекрасно все понял.

— Нет, милая, хотя о такой доченьке, как ты, я мог бы только мечтать…

Старик вздохнул и замолчал. Лиз молча глядела на него, не решаясь нарушить тишину.

— Отец твой человек интересный и очень непростой, — продолжил дедушка Макс. — Жизнь свела нас в самом конце войны, он был тогда очень молод, но уже имел серьезный чин. Мы тогда неплохо поняли друг друга и очень славно сотрудничали. Потом мы встретились спустя много дет…

Старик опять помолчал, рассеянно потрогал фигурки на доске. — Кстати, из него вышел бы отменный шахматист. Жаль, что он предпочитает другие игры.

— Как его зовут?

— Морвен. Лорд Эндрю Морвен. Какой-то там баронет, кавалер каких-то там орденов. Думаю, ты его скоро увидишь… О, Борис, дорогой, наконец-то!..

Увлеченные беседой, они не сразу заметили, что в зал вошел высокий, ширококостный мужчина, облаченный, в отличие от хозяина, запросто сидевшего в шелковом халате с бранденбурами, в безупречный смокинг и белоснежную сорочку. На скуластом, усатом лице его, однако, отчетливо выступала многодневная седая щетина.

Мужчина поклонился, несколько деревянно.

— Guten Abend, mein lieber Max, entschuldigen Sie mir bitte…<Добрый вечер, мой дорогой Макс. Прошу меня простить… (нем.)> — начал он, но хозяин прервал:

— Борис, Борис, говорите, пожалуйста, по-французски, барышня совсем не понимает немецкого…

Мужчина в смокинге растерянно огляделся, заметил, наконец, Лиз, сухо наклонил голову.

— Мое почтение, мадемуазель. — Акцент у него был не сильнее, чем у дедушки Макса, но какой-то странный, совсем не немецкий. — Борис Вайнахский, художник… Еще раз простите за опоздание, Макс, совсем заработался, потерял счет времени…

— Вы прощены. Налейте себе что-нибудь.

Художник отошел к столику с разнокалиберными бутылями, а дедушка Макс обернулся к Лиз и тихо сказал:

— Борис живет в том домике на холме. Отменный пейзажист. Как-нибудь загляни к нему, посмотри работы, и не бойся, он совсем не страшный, только дикий немного, что неудивительно, потому что он русский…