Труп в доме напротив - Анна Дашевская Страница 8

— Кофе вы пьёте, Владимир Иванович? — спросил Алекс.

— Лучше бы чай, простите…

— Хорошо… — Верещагин уселся за столик в небольшом кафе, располагавшемся в Хрустальном переулке точно напротив выхода из Гостиного двора, и заказал подошедшему официанту чай и булочки с маком. Потом посмотрел на своего визави, и добавил к заказу пару бутербродов с бужениной. — Итак, зовут меня Алексей Станиславович Верещагин, я частный детектив, и мне нужен помощник.

Суржиков отложил бутерброд, тщательно вытер руки салфеткой и откашлялся:

— Вы смеётесь надо мной?

— Нисколько. Вы расскажите о себе, а я попробую понять, подходите вы для этой работы, или нет.

Вздохнув, бывший актёр начал рассказывать.

— Учился я на курсе самого Алексея Дикого… Не удивляйтесь, у меня восьмая часть эльфийской крови. На магию наследственности не хватило, да и красоты особой не получил, но есть Дар. И жизнь получилась долгая.

Верещагин прикинул: Дикий погиб восемьдесят семь лет назад, значит, этому, напротив, больше ста. Выглядит лет на сорок — сорок пять, неплохо…

— Продолжайте, пожалуйста.

— Получил диплом, уехал в провинцию, служил в Омске, потом в Пермь-Вычегодске. Примерно тридцать лет назад приехал в Москву, взяли меня в театр драмы и комедии, сам Тихонов хвалил. Играл я и Полония, и Незнамова, и Поликсена… Ну вот, а пять лет назад там сменился главный режиссёр, тут-то ролей у меня не стало.

— Пьёте?

— Может, и запил бы, — усмехнулся Суржиков, — да у меня сильная аллергия на алкоголь. Даже валерьянку могу принимать только в таблетках.

— А Дар у вас какой?

— Иллюзия.

— Покажете?

Актёр осмотрелся вокруг, потом повёл пальцами над букетиком в вазочке, что стояла на их столе. На жёлтой примуле вдруг замахала крыльями большая сине-фиолетовая бабочка.

— Как-то так.

— А внешность поменять сможете? — Алекс заинтересовался всерьёз.

— Себе не смогу, только гримом. В зеркале-то отражается внешность без иллюзии, это же не магический талант. А вам, например, смогу.

— Живёте вы где?

— До июня у меня оплачена комната в пансионе в Дегтярном переулке. А там видно будет… — пожал плечами Владимир Иванович, и добавил: — Вы не будете возражать, если я доем бутерброд? Раздача листовок оплачивается не слишком щедро. На хлеб и кефир хватает, а вот буженины я давно не видел.

— Конечно, доедайте! Я для вас и взял…

Верещагин размышлял. В принципе, бывший актёр вполне подошёл бы. Конечно, надо ещё проверить, сумеет ли он разговаривать со свидетелями или вести слежку, ну, так в деле и проверим… Комната, где жил уехавший помощник, свободна. Он, правда, хотел расселить сыновей по разным спальням, ну так обойдутся пока, всё равно близнецы практически не расстаются. Если ещё Суржиков сумеет сойтись с Аркадием… Ну, так это опять же только опытным путём.

— Хорошо, — сказал он, хлопнув по крышке стола. — Я предлагаю вам работу моего ассистента, проживание и питание у меня в доме, месяц испытательного срока. На это время платить буду полторы тысячи дукатов, если всё сладится — четыре.

Приятно было посмотреть, как глаза Владимира Ивановича становятся всё больше и больше…

— Четыре?

— Пока так, — сурово ответил Алекс. — Сейчас подпишем контракт, вон напротив и маг-нотариус сидит.

— И когда… приступать?

— Вот прямо сразу и приступите! — Верещагин усмехнулся. — Пропал один весьма почтенный господин, и мы с вами отправляемся его искать.

Экипаж-такси нашёлся быстро, тут, на Биржевой площади, у них была стоянка, и быстро довёз сыщиков до клиники «Виталион». Алекс уже примерно построил план беседы с самим великим врачом, а также с секретарями, медсёстрами и прочими сопутствующими лицами.

Не рассчитал он другого: все двадцать минут поездки его новый сотрудник… издавал звуки. Он вполголоса читал стихи и монологи из пьес, напевал что-то или насвистывал, в общем, вёл себя как стая воробьёв. Когда они вышли из экипажа, Верещагин сказал:

— Значит, так, драгоценный мой Владимир Иванович. Во-первых, я предлагаю отложить обращение по имени и отчеству до светских или официальных приёмов. Меня можно называть по имени, Алекс, или… ну, не знаю, например, шеф.

— Угу, я понял. Только Вовой не зовите, с детства ненавижу.

— И на «ты».

— Понял.

— А во-вторых, Влад, я прошу тебя молчать.

— В смысле?

— Пока мы ехали, я прослушал три стихотворения Рембо, монолог Гамлета и какие-то неопознанные мною песенки. А собирался во время поездки подумать о грядущем допросе.

Суржиков покраснел скулами.

— Прошу прощения, это у меня… того… нервы. Вдруг не получится?

— Получится. Но пока прошу помалкивать, смотреть и слушать очень внимательно. Договорились?

Помощник кивнул, и они шагнули к увитой розами арке, входу на территорию клиники.

Маг-медик, именем которого и была названа клиника, был ещё занят — впрочем, Алекс сознательно приехал чуть раньше, чтобы осмотреться. Что говорить, заведение впечатляло: большой светлый холл, невыносимой красоты и приветливости девушки у стойки справок и регистрации, уместно расставленные цветущие растения…

— Скажите, Катерина, — Верещагин прочитал имя на табличке, стоящей на стойке перед медсестрой, — а кто из вас работал двадцать шестого?

— Я и работала, — сказала смуглая брюнетка с длинной косой.

— И господина Тропина видели? Расскажите, пожалуйста.

— Да тут нечего рассказывать, — девушка сверкнула белоснежной улыбкой. — Пётр Степанович трижды приезжал консультироваться с господином Виталионом, третий раз как раз и был двадцать шестого. Собственно, на этот день было назначено глубокое обследование… ну, я воздержусь от подробностей, это врачебная тайна, — и она снова сверкнула зубами, от чего у Алекса по спине проскакали толпы ледяных мурашек. — Господин Тропин ждал приёма, стоял вон там у окна. Потом встрепенулся, будто кого-то увидел внизу, попросил перенести обследование на любой другой день и очень быстро ушёл.

— У окна… А что у нас там под окном?

— Сад непрерывного цветения. Он принадлежит нашей клинике, но общедоступен за небольшую, практически символическую плату.

— Хорошо… Тогда так, Влад, спустись в сад и осмотри все под этим окном, площадью… ну, примерно квадрат пятнадцать на пятнадцать метров.

— Что искать?

— Всё, что не может иметь отношения к саду. Окурок, бумажку, камень, отличающийся от бордюра, ленту… Тьма его знает, что там может оказаться.

— Может и ничего не оказаться, — глубокомысленно заметил Суржиков.