Охотники за головами - Ю Несбе Страница 8

Я согласился, надеясь, что и арендная плата тоже окажется менее разорительной.

А Диане сказал, что она сможет тогда использовать дополнительный метраж для гостиной, чтобы устраивать там фуршеты после вернисажей. Она к тому времени уже присмотрела свободное помещение на Эрлинг-Шальгсонс-гате — по всем параметрам превосходное. А имя придумал я — «Галерея Э», по первой букве в адресе — «Эрлинг-Шальгсонс-гате». Такое название, по ассоциации с самой успешной галереей города, «Галереей К», говорило бы, что мы ориентированы на публику состоятельную, понимающую и стильную.

Я не стал приводить еще одного аргумента — ассоциаций, например, со словом «эксклюзив» — Диана не любила подобных дешевых эффектов.

Контракт на аренду был подписан, масштабный ремонт пошел полным ходом, и на горизонте замаячил финансовый крах.

Когда такси остановилось, я заметил, что у тротуара припарковано значительно больше «ягуаров» и «лексусов», чем обычно. Хороший знак, который, впрочем, мог означать и прием в одном из близлежащих посольств либо вечеринку Селины Мидельфарт в ее гэдээровской крепости. [3]

Внутри струилась из динамиков негромкая, с акцентированными басами музыка в стиле «эмбиент» восьмидесятых годов. Дальше пойдут вариации Гольдберга. Я сам записал этот диск для Дианы.

Публика уже наполовину заполнила помещение, хотя времени было всего полдевятого. Тоже хороший знак, обычно завсегдатаи «Галереи Э» появляются не раньше полдесятого. Диана объяснила, что вернисаж при битком набитом зале — это слишком вульгарно, а полупустой как раз предполагает утонченность. Хотя вообще-то, по моему опыту, чем больше народу, тем больше продастся картин.

Кивая направо и налево без какого бы то ни было ответа, я пробирался к переносной барной стойке. Дианин постоянный бармен Ник протянул мне бокал с шампанским.

— Дорогое? — спросил я, ощущая на языке горечь пузырьков.

— Шестьсот, — ответил Ник.

— Придется продать хоть часть картин, — сказал я. — Художник-то кто?

— Атле Нёрум.

— Я знаю, Ник, как его зовут, но не знаю, как он выглядит.

— Вон там. — Ник мотнул вправо своей большой, черной, как эбеновое дерево, головой. — Рядом с вашей женой.

Я успел заметить только, что художник — плотный бородатый коротышка. Потому что там стояла она.

В белых кожаных брюках, обтягивающих длинные стройные ноги, она казалась еще выше, чем на самом деле. Прямые волосы по обе стороны прямой челки, и эта прямоугольная рамка усиливала ощущение японского комикса. Свободного покроя белоснежная шелковая блузка в лучах подсветки отдавала в синеву, подчеркивая узкие крепкие плечи и груди совершенной формы — точно две безупречные волны. Боже, как пошли бы сюда те бриллиантовые серьги!

Мой взгляд, неохотно отпустив ее, скользнул дальше. Публика стояла и вежливо беседовала возле картин. Обычный контингент. Богатые, хорошо пахнущие финансисты (костюм с галстуком) и звезды средней величины (костюм с дизайнерской футболкой). Женщины (дизайнерские платья) были актрисами, писательницами или политиками. Также, разумеется, имелся букет молодых, так называемых перспективных и, вероятно, неимущих художников-нонконформистов (рваные джинсы и футболки с надписями), которых я в душе именовал «Куинз Парк Рейнджерс». Поначалу я морщил нос при виде их в списке, но Диана убедила меня, что нам нужно и что-то «пикантное», что-то более живое и опасное, чем меценаты, расчетливые инвесторы и те, кто ходит сюда в порядке заботы о собственном культурном имидже. Классно, конечно, только я-то знал, что эти субчики явились сюда, потому что выклянчили у Дианы приглашение. И потому что Диана сама понимала — они тут ради того, чтобы найти покупателей для себя самих, все ведь знают, что она не может отказать, когда ее просят о помощи. Я заметил, что многие — большей частью мужчины — то и дело поглядывают исподтишка в сторону Дианы. Ничего, обойдутся. Такой прекрасной женщины им не заполучить никогда в жизни. И это не допущение, а бесспорный, неопровержимый факт, вытекающий из того, что она — прекраснейшая. И моя. Насколько последнее бесспорно — этой мыслью я старался себя не грузить. Просто напоминал себе, что до сих пор Диана по-прежнему все так же слепа.

Я пересчитал мужчин в галстуках. Так выглядят возможные покупатели. Квадратный метр Нёрума нынче стоит около пятидесяти тысяч. Пятьдесят процентов комиссионных идет галерее, так что можно продать не так уж много и уже окупить сегодняшний вечер. Вернее, нужно продать хоть что-то, потому что с продажи первого Нёрума прошло уже прилично.

Теперь публика устремилась к дверям, и мне пришлось отойти чуть в сторону, чтобы пропустить остальных к подносу с шампанским.

Я побрел к моей жене и Нёруму, чтобы сообщить ему, как я перед ним преклоняюсь. Преувеличение, конечно, но не то чтобы полное вранье — парень несомненно хорош. Но прежде чем я протянул ему руку, художник был атакован неким слюнявым малым, явно давним знакомцем, и утащен прочь к какой-то женщине, виновато улыбающейся, точно ей приспичило по-маленькому.

— Хорошо выглядишь, — сказал я и встал рядом с Дианой.

— Привет, любимый.

Она улыбнулась мне сверху вниз и одновременно махнула рукой девушкам-близнецам, чтобы те прошли еще один круг с фуршетными закусками. Суши — это уже вчерашний день, и я предложил новый кейтеринг — «Алжери», североафриканская кухня с французским уклоном, весьма жгучая. Во всех смыслах. Но увидел, что Диана снова заказала все в «Багатель». Тоже вкусно, конечно. И в три раза дороже.

— Хорошие новости, милый, — сказала она, просовывая руку мне под локоть. — Помнишь, ты рассказывал про должность на той фирме в «Хортене»?

— «Патфайндер», да. Ну и что там?

— Я нашла для них отличного кандидата.

Я глянул на нее, слегка опешив. Как охотник за головами я время от времени, разумеется, использовал Дианину клиентскую базу и ее круг общения, включавший немало значимых в экономике фигур. Причем без особых угрызений — ведь это я финансировал всю эту прорву. Необычным было то, что Диана сама предложила конкретного кандидата на конкретное место.

Она взяла меня под руку, наклонилась и шепнула:

— Его зовут Клас Грааф. Отец голландец, мать норвежка. Или наоборот. В общем, он три месяца назад уволился и только что перебрался в Норвегию, получил дом в наследство и теперь им занимается. У себя в Роттердаме был топ-менеджером в одной из крупнейших европейских фирм по GPS-технологиям. И совладельцем, пока весной их не купили американцы.

— В Роттердаме, — повторил я, отпив шампанского. — А как фирма называется?

— «ХОТЕ».

Я поперхнулся шампанским.

— «ХОТЕ»? Ты уверена?