Право на месть - Сара Пинборо Страница 7

Я стою еще несколько минут, видеть Аву для меня гораздо важнее, чем дыхание по системе йога, но в конечном счете оставляю ее, пусть спит. Уже почти три. Принимать таблетки от бессонницы сейчас – не лучшая идея, но не лучше будет и провести день, вообще не ложившись. Потому я выбираю компромиссный вариант и глотаю одну вместо обычных двух, которые мне требуются, когда накатывают эти жуткие, грустные состояния. Утром буду чувствовать себя ужасно, но два-три часа забвения мне необходимы. Я не могу ходить кругами страха и скорби. Я так с ума сойду, это точно. Дурные предчувствия – вот моя единственная тревога. Кролик был не Кроликом Питером. Эти слова колоколом звучат в моей голове, когда я, пытаясь наставить себя на путь истинный, забираюсь под одеяло.

Я ищу забвения, но вместо этого вижу сон. Сон в великолепных, живых красках лучшей кинопленки; и пока я нахожусь там, все прекрасно.

Во сне я держу Даниеля за руку. Она мягкая, маленькая и теплая, его пальцы крепко вцепились в мои, как это обычно делают малыши, он поднимает голову, смотрит на меня и улыбается. Мое сердце разлетается на тысячи радужных кусочков счастья, я наклоняюсь и целую его. Его пухленькие щечки такие гладкие, кожа мягонькая, губы на холоде порозовели, и он удивленно хихикает, когда мои губы громко чмокают его в щеку, а глаза светятся любовью. Его глаза похожи на мои, но в них серые и зеленые крапинки, и я в них вижу, что я для него – все на свете.

Другой рукой Даниель держит Кролика Питера, и его он держит, может, еще крепче, чем мою руку. Он не может представить, что меня нет, а вот Кролик Питер у него, случалось, пропадал. Один раз оставил в автобусе, но через секунду вспомнил. В другой раз – на прилавке в магазине на углу. У Даниеля страх, что Кролика Питера в один прекрасный день не окажется рядом, и он может расплакаться от одной этой мысли Ему два с половиной года, и Кролик Питер – его лучший друг.

Я чувствую, как что-то стучится в мое подсознание, темная истина – от нее не отмахнешься даже во сне. Пропадет вовсе не Кролик Питер. Эта маленькая ручка, которую я держу в своей, будет холодной и неподвижной и никогда больше не потянется ко мне – но я прогоняю эту мысль и веду Даниеля в маленький парк с обшарпанными качелями и каруселями, краска на них настолько отшелушилась, что ржавчина металла во влажный день остается на одежде, но Даниель визжит от радости при виде карусели. Ему два с половиной, и он не видит ржавчины, разрушения, чего-то нелюбимого. Он видит только хорошее. Он и сам хороший.

Даниель вырывает руку из моей и вместе с Кроликом Питером несется к качелям. Я бегу следом, но чуть позади, потому что мне нравится смотреть, как двигается его маленькое тело, такое сладкое и неуклюжее, ограниченное в возможностях его тесной курточкой. Он оглядывается через плечо на меня, и мне хочется навечно запечатлеть эту картину, чтобы вспоминать, когда он станет подростком, а потом мужчиной и это все исчезнет.

Идеальный сон. День в парке. Любовь всеохватная. Чистая. Такая сильная, что она чуть не душит меня, пузырится из моих пор, так ее много. Она ничем не ограничена. Никаких барьеров вокруг нее. В этот момент в мире не существует никакого зла, и, я думаю, если бы я позволила любви забрать меня, то превратилась бы в чистый луч света, направленный на Даниеля.

Я просыпаюсь, мучительно дышу в подушку, цепляясь за гаснущие фрагменты сна, тщетно надеясь ухватить один из них, пройти по нему назад, взять эту маленькую руку и никогда не выпускать. После сна всегда одинаково. Боль такая, что умереть хочется, мучительная потребность вернуться и спасти его. Я пытаюсь думать об Аве, моей идеальной девочке – ребенке, который появился после, – пребывающей в неведении, свободной, замечательной и не запятнанной миром. Она здесь и живая, и я люблю ее всем тем, что осталось от моего сердца.

Может, любовь к Аве только все ухудшает, если только такое возможно. Я думаю о кролике в бачке. Это не Кролик Питер. Я знаю. Я знаю, где Кролик Питер.

Кролика Питера похоронили вместе с Даниелем.

7

Ава

Я не знаю наверняка, что там в пунше, но смесь какая-то адская. Фруктовый сок, лимонад и водка, принесенная Андж, а еще бутылка «Бакарди», которую добавила Джоди из шкафчика с выпивкой ее матери. Джоди считает, что мать даже не заметит потери, но я в это не очень верю. Когда Джоди выливала всю бутылку, на ее лице появилось такое свирепое выражение, что я подумала: нет, ее мать определенно все заметит, когда вернется из Франции. А Джоди типа хочет затеять ссору. Стремно, насколько не похожи наши матери. Мать Джоди всегда отсутствует, а моя просто вцепилась в меня и не отпускает. «Клуб стремных мамаш» – так мы это называем. Между собой. Другие бы не поняли.

В голове у меня гудит. Перед этим мы выпили сидра в пабе, а сейчас я пью второй бокал пунша. Еще немного – и я буду пьяная в стельку, а в таком состоянии, наверно, лучше всего и сделать это. Потерять ее.

Я полулежу на кровати, моя голова прижимается к стене. Мама с ума бы сошла, если бы увидела меня сейчас, – на кровати подружки с моим типа бойфрендом. Она уже прислала эсэмэску, проверить, все ли мы в доме. Я отключила звонок. Представить только, если она позвонит посредине действа! Слава богу, ее хоть сегодня нет дома. Она редко выходит куда-нибудь, а потому я чувствую себя виноватой, оттого что хочу жить собственной жизнью, но я последний год или около того растягивала пуповину и хочу, чтобы теперь она порвалась, хотя я и чувствую постоянно, что она хочет затянуть меня назад.

Я все еще немного испугана тем, что видела тогда. Одного чумового питья вина в кухне было более чем достаточно, чтобы заволноваться, так еще и мама вошла ко мне посреди ночи и смотрела на меня, а я делала вид, что сплю. С чего это она? Я чувствовала себя неловко, словно мир вдруг зашатался под ногами.

Я делаю большой глоток пунша, и в это время слышу через коридор, как в туалете спускают воду. Мое сердце начинает биться чуть чаще. Трахаться. Я буду по-настоящему трахаться. На мгновение я ощущаю совершенно иррациональное желание оказаться рядом с мамой. Поэтому я делаю еще глоток. Уж меньше всего сейчас мне нужна она. Я больше не ребенок. Я женщина. Он все время это говорит.

– Ты в порядке? – спрашивает Кортни, входя в гостевую спальню Джоди.

Он начинает возиться со своим телефоном, извлекать из него мелодии. Я улыбаюсь ему, делая еще глоток. Пунш слишком сладкий, но мне плевать. Я хочу нажраться, а для этого нужно пить и не есть. Нервничает ли он, спрашиваю я себя. Наверное, нет. Если все истории про него не врут, то Кортни делал это тысячу раз.

Я думала, буду сильно волноваться, но никакого особого волнения не чувствую. День был тяжелый, я устала, могла бы сейчас лечь, свернуться и уснуть. Я сегодня рано пришла в тренажерный зал, а потом, когда ноги и руки у меня начали дрожать и болеть, заставила себя еще час плавать. В десять я встретилась с Андж, чтобы она могла купить что-нибудь новенькое из одежды. Что-нибудь в обтяжку, конечно. Анджелу обслуживали в барах с ее двенадцатилетия. Анджела с ее сиськами, вся выряженная, иногда выглядит старше Джоди.