Не гаси свет - Бернар Миньер Страница 7

— Я пыталась, — жалобно произносит Штайнмайер. — Правда пыталась. Пропустите меня!

Она обходит женщину, но та поворачивает голову на сто восемьдесят градусов — немыслимо, невозможно! — чтобы проследить за ней взглядом, и ее глаза заполняет мрак. В небе летает огромная стая черных птиц, они издают пронзительные крики, женщина начинает смеяться, и ее жуткий истерический хохот будит Кристину. Сердце пускается в бешеный галоп, как сорвавшаяся с поводка лошадь.

Письмо…

Жаль, что оно осталось в машине — его нужно перечитать. Обдумать. Попробовать угадать, что за женщина могла написать такое. И главное — зачем. Голубой ночник на столике высвечивает кружок на потолке. Через приоткрытую дверь в комнату проникает свет из коридора. Она высовывает ногу из-под одеяла и понимает, что в спальне холодно, как в погребе. За окнами еще темно, но над городом уже поднимается шум уличного движения — машины, скутеры, грузовички поставщиков… Кристина смотрит на радиобудильник: 7.41… Проклятие! Проспала! Она откидывает одеяло, обводит взглядом пустую комнату, похожую на безликий гостиничный номер. Место для спанья, не более того. Год назад она пришла посмотреть квартиру и мгновенно поняла, что жить хочет только здесь. Женщина сразу полюбила средневековые улочки старого, вошедшего в моду квартала с его ресторанчиками и бистро, магазином экопродуктов, прачечной самообслуживания, винным погребком и итальянской бакалеей. Цена у квартиры оказалась внушительной (высокие потолки, мраморный камин!), выплачивать кредит придется тридцать лет, но дело того стоило. Мадемуазель Штайнмайер каждое утро просыпалась с мыслью, что это было лучшее из всех решений, которые она принимала в жизни.

По паркету зацокали коготки Игги. Он запрыгнул на одеяло и прошествовал по кровати, чтобы лизнуть хозяйку розовым языком в щеку. Породой собака похвастаться не могла, но экстерьер у нее был очень даже симпатичный: густая палево-белая шерсть, остроконечные стоячие уши и большие круглые карие глаза — совсем как у знаменитого рок-певца, в честь которого она и была названа. ^[10] Пес пристально смотрел на хозяйку, ожидая ответной ласки. Кристина улыбнулась, погладила его по голове и встала.

Чтобы не замерзнуть, женщина натянула старую кашемировую водолазку и толстые шерстяные носки, после чего отправилась в совмещенную с кухней гостиную.

— Уж потерпите немножко, Ваше Мохнатое Высочество, — сказала она, выкладывая корм из банки в миску Игги, который пытался подлезть ей под руку и приступить к завтраку.

Обставлена комната была в минималистском стиле: старый кожаный диван, журнальный столик из «Икеи», рядом с камином — большая плазменная панель на деревянной подставке. Полностью оборудован был только кухонный уголок. В центре стоял гребной тренажер, а рядом на полу лежали гантели. Упражнялась Кристина по вечерам, во время просмотра какого-нибудь фильма. Сейчас на экране с выключенным звуком шла утренняя передача — хозяйка никогда не выключала телевизор на ночь. Перед камином высились стопки книг, газет и журналов. Штайнмайер работала на частной радиостанции «Радио 5», вела в будние дни утренний эфир с 9.00 до 11.00 (в субботу и воскресенье передача шла в записи). Двухчасовое «Утро с Кристиной» было этаким салатом из новостей, музыки, игр и юмора, причем юмор медленно, но верно вытеснял информацию. До рождественского эфира оставалось меньше часа. Джон и Йоко порадуют слушателей своей знаменитой «Счастливого Рождества» («Война окончена»), Джулиан Касабланкас ^[11] споет «Вот бы сегодня было Рождество», юмористы взбодрят публику более или менее удачными шутками, а потом штатный психолог поговорит об одиночестве, посоветует, как пережить «тяжелые» праздничные дни человеку, которого никто не позвал на торжественный ужин. Сочувствие — вещь необходимая, но перебарщивать не стоит — сегодня все-таки праздник…

Мысли Кристины были по-прежнему заняты письмом. Возможно, все-таки стоит с кем-нибудь посоветоваться. Она подружилась с Берковицем, который каждую среду приходит к ней на эфир (на этой неделе его выступление передвинули на сутки, приурочив к Рождеству): он был хорош, и рейтинг у него высокий.

Да, Берковиц выскажет профессиональное мнение о письме и посоветует, как поступить…

Все так, но он может упрекнуть ее за то, что она слишком долго ждала и ничего не сделала. Ни Кристина, ни Жеральд не обратились в полицию — она не могла окончательно испортить встречу с родителями жениха. Оказалось, что ее друг — улучшенная копия отца, хотя главные черты характера присутствовали у обоих: элегантность и солидность, самообладание, прямой теплый взгляд карих глаз, интеллигентная обольстительность, блестящий, хоть и несколько прямолинейный ум. К недостаткам же этой «породы» Штайнмайер относила излишнюю серьезность и досадную убежденность во второстепенной роли женщин.

Женские гены в ее друге явно оказались слабее: мать Жеральда всегда и во всем соглашалась с мужем, чем Кристина и объясняла нетерпимость жениха к любому проявлению «инакомыслия», особенно со стороны будущей жены.

Родители жениха сделали ей кучу подарков: планшет, док-станцию, позволяющую подключать мобильный телефон к колонкам, «минуя» компьютер (гостья подозревала, что идея принадлежала будущему свекру: он, как и его сын, обожал всяческие высокотехнологичные гаджеты), и красивый свитер (этот подарок явно был от хозяйки дома). Они проявляли живейший интерес ко всем ее словам, а вот во взгляде Жеральда сквозил скепсис.

Он все еще не простил тебе разговор в машине… Впредь будешь осторожней…

Покормив Игги, Кристина прошла за стойку, налила себе кофе, стакан сока (смесь манго и пассифлора), намазала два шведских хлебца низкокалорийным маслом, села на высокий хайтечный стул и принялась за еду. Она обмакнула хлебец в чашку, и тут в ее голове снова зазвучал тонкий голосок: «Ты глубоко заблуждаешься, если надеешься, что с твоими предками все обойдется так же легко, как с родителями Жеральда, тебе не стать Мадлен, Крис. Никогда не стать…»

Рот женщины наполнился горечью, жесточайший спазм скрутил желудок…

«Детство… — продолжал ее “внутренний враг”, — длится недолго, но не проходит никогда — как хроническая болезнь. Душевная рана так и не затянулась, верно, Крис? Ты по-прежнему боишься наступления ночи… Ты, видевшая то, чего не должна была видеть…»

Стакан с соком разбился о кафельный пол, осколки разлетелись в разные стороны, мадемуазель Штайнмайер вздрогнула и едва не свалилась со стула.

Маленькая, сверкающая, как бриллиант, заноза впилась ей в указательный палец. «Нет, только не это!» Кровь капала на пол, смешиваясь с лужицей сока, как гренадин в бокале с коктейлем. Сердце в груди затрепыхалось согнанной с гнезда птицей, рот мгновенно пересох, на лбу выступила испарина… Дыши… Она не переносила вида крови… Дыши… Берковиц научил ее методу абдоминального дыхания. ^[12] Кристина закрыла глаза, втянула диафрагму, распрямила грудь и медленно выдохнула, после чего оторвала кусок бумажного полотенца и не глядя замотала порез. Потом взяла губку, подтерла пол и только после этого рискнула посмотреть на раненый палец.