Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий Страница 7

Защиту диплома назначили на среду, второго марта, а в понедельник я отправилась пересдавать свою единственную тройку, полученную в предыдущей сессии на фоне тогдашнего душевного раздрая. Какими далекими казались сейчас те проблемы и переживания! Белые ночи, набережные, заполненные юными выпускниками, роскошная двуспальная кровать в квартире Лоськиного друга, и сам Лоська, которого можно было принять в те дни за мужчину, а не за жвачное парнокопытное, коим он на самом деле являлся. Конечно, я и тогда знала, что это не более чем иллюзия. Знала, но изо всех сил обманывала и себя, и его. А может, и не обманывала — просто тешила себя надеждой, что у меня хватит характера на двоих. Ага, как же… в случае Лоськи не помогла бы и знаменитая выжимка из обезьяньих яиц…

Так или иначе, но я заявилась на последний перед стройотрядом экзамен, даже не заглянув до этого в конспект и рассчитывая исключительно на шпаргалку системы «крокодил», которой не умела пользоваться. У Тимченко были все основания влепить мне двойку, но он не стал этого делать. Наверно, почувствовал мое состояние. Как он сказал тогда? А, вот: «Вам, должно быть, очень нужен этот экзамен, если вы пошли на такой позор».

И я, проглотив унижение, кивнула.

«Тогда выбирайте, — сказал он. — Либо тройка с позором, либо честная двойка. Точка, конец сообщения».

Это было его любимое присловье: «Точка, конец сообщения».

Что я могла ответить? Тогда мне казалось, что вся моя жизнь зависит от поездки на Кавказ, а поездка, в свою очередь, зависела от успешно сданной сессии. Успешно — это без двоек. Конечно, я выбрала позор.

Потом, уже осенью, я неожиданно наткнулась на Тимченко в рюмочной недалеко от института. Не знаю, кто из нас удивился больше. Заведение располагалось в районе Сенной — самое достоевское место. Наверно, тут был кабак и во времена Федора Михайловича. Я как раз думала об этом, когда увидела Тимченко за соседним столиком, и, чтобы как-то заполнить неловкую паузу, задала первый пришедший в голову дурацкий вопрос. Что-то про чиновника, который здесь «пресмыкался втуне». Это казалось мне очень созвучным моему тогдашнему настроению — пресмыкаться втуне.

Вопрос был ни к селу ни к городу, но Тимченко сразу понял, о чем я. «Вы тоже вспоминаете Мармеладова? — сказал он. — Как же, как же… кого еще и вспоминать в таком месте». Помню, меня поразило это «тоже»: вот уж кого никак нельзя было вообразить пресмыкающимся втуне. Кого угодно, но только не Анатолия Анатольевича Тимченко, похожего на Челентано, делавшего аспирантуру в Японии и читавшего лекции в джинсах «ливайс» и умопомрачительных светлых пиджаках… Если уж Мармеладова вспоминал в таком месте такой человек, значит, и впрямь этот мир съехал набекрень.

Нечего и говорить, что к переэкзаменовке я подготовилась хорошо. Тимченко не стал доставать билетов. Просто спросил:

— Знаете?

Я кивнула.

— На пять?

Я снова кивнула, еще тверже прежнего.

— Давайте зачетку.

Тимченко поставил «отлично», расписался в ведомости и откинулся на спинку стула. В кремовом пиджаке, темной атласной рубашке и модном галстуке в тон он смотрелся просто как кадр из франко-итальянского фильма. Такие мужчины выходят из сияющих лимузинов на красные дорожки отелей Лазурного Берега. Рюмочная у Сенной? Титулярный советник Мармеладов? О чем вы, милочка? Потрясенная этим заграничным блеском, я даже не расслышала следующего вопроса.

— Вы что-то спросили, Анатолий Анатольевич?

Он понимающе улыбнулся:

— Да. Я спросил, получится ли у вас диплом с отличием?

— Теперь получится. У меня за все годы набралось только две четверки. А троек и вовсе была всего одна — ваша.

— Ну, положим, не моя, — запротестовал Тимченко. — Вы заслужили ее самостоятельно. Точка, конец сообщения.

— Вот уж нет, — возразила я, пряча зачетку. — Я заслужила двойку. Так что тройка именно ваша.

Он рассмеялся.

— Ладно, не будем спорить… — Тимченко качнулся взад-вперед вместе со стулом и добавил: — Знаете, Романова, я вам завидую.

— Мне?

— Вам — в смысле вашему поколению. Помните, мы встретились с вами в одном… гм… заведении не вполне общеобразовательного характера?

— Конечно.

— Даже «конечно»… — покачал головой Тимченко. — Честно говоря, я бы предпочел, чтобы это воспоминание растаяло, так сказать, в дымке ваших более поздних впечатлений. Но не в этом суть. Суть в том, что мы тогда говорили о… ну, вы помните.

— Помню, — кивнула я. — О пресмыкательстве.

— Вот-вот. Что ж, тогда имелись некоторые основания для подобных настроений. Некоторые проблемы… гм… с дыханием, что ли. Понимаете?

Я снова кивнула, хотя понимала весьма и весьма приблизительно. А то и вовсе не понимала ни черта. Зачем он говорит это все? Как будто хочет извиниться. Но за что? За ту случайную встречу в рюмочной? За то свое «тоже»? Как-то не в стиле Челентано вести подобные беседы…

— Зато теперь все изменится, — продолжал Тимченко. — Вы даже не представляете, какие предстоят перемены. Теперь, наконец, наведут порядок. Ведь от чего у нас проблемы? От бардака. От воровства. От низкой дисциплины. Люди просто не хотят работать. А почему не хотят? Потому что не видят движения. Все как будто застыло и… пресмыкается втуне.

Но стоит начаться движению, и вы сразу увидите, как все изменится. Пришло время молодых, инициативных, умных людей, с характером и способностями. Таких, как вы. Верьте мне, Романова, я знаю, о чем говорю. Вы позволите дать вам совет?

Что ж, гулять так гулять. Я тряхнула сумочкой с зачеткой: