Боги Абердина - Михей Натан Страница 7

Арт кивнул, его глаза округлились от возбуждения. Он ткнул пальцем в открытую книгу, которая лежала перед ним на кафедре.

— Причитайте это снова. «Потрясенный участью горькой ее». Он не просто чувствует вину, а действительно потрясен. Эней видит, что его действия словно идут откуда-то извне его. Конечно, он расстроен из-за того, что Дидона страдает, но это не снижает его целеустремленности. На самом деле, герой даже не считает, что сам принес ей боль. Она оказалась на пути его непреклонной судьбы, поэтому Эней сожалеет о Дидоне. Это дихотомия — потеря любимой эмоционально ужасна, но, тем не менее, при сильной печали не возникает никаких сомнений, никаких сожалений. Он готов пожертвовать всем для большего блага, даже идеалом, который мы, в наше время, считаем священным — любовью. Благодаря этой жертве Эней становится одним из величайших литературных героев. И какова же его награда за непреклонное следование определенной судьбой дорогой?

Я обвел взглядом группу. Похоже, никому не было интересно. Кто-то опять надул резинку, и пузырь лопнул. Я услышал, как кто-то хихикает в последних рядах.

— Награда Энея — это несчастливая жизнь, — объявил Арт, явно в раздражении. — И если это не героизм, то я не знаю, что такое героизм.

После занятий Арт подошел ко мне, когда я убирал учебники. Вблизи он оказался выше, чем я думал вначале, шесть футов и несколько дюймов. Светло-русые волосы были убраны за уши. Его отличат мелкие черты лица: короткий нос, маленький подбородок, маленький рот. Но Артур оказался обладателем больших голубых глаз, ярких и глубоких, даже за очками. Смотрел он напряженно. Из кармана пиджака торчал кончик курительной трубки.

— Твой перевод был идеальным, — сказал помощник преподавателя.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Мне на самом деле понравилась твоя лекция.

— Думаю, что ты один такой, — он посмотрел на часы. — У тебя еще есть занятия?

Я покачал головой.

— Отлично, — сказал Арт и улыбнулся. — Пойдем выпьем кофе в «Горошине»?

Кофейня «Горошина» располагалась в студенческом городке, в подвале здания студенческого союза. Подвал расширили, и в нем теперь находились университетский книжный магазин и общая столовая Абердина, куда ходили по самым разным поводам. Мы с Артом сели за маленький столик в углу. Он пил эспрессо, я ничего не заказал.

Артур спросил, нравиться ли мне университет.

— Очень, — ответил я. — У меня ощущение, будто жил тут всю жизнь.

Арт потягивал кофе из маленькой белой чашечки.

— Ты думаешь, что вращаешься среди элиты, не так ли? — Он улыбнулся. — Я бы поостерегся смешивать окружение с обитателями. Половина ребят находится здесь потому, что их родители не знати, что еще с ними делать. Они просто хотят, чтоб их сыновья и дочери учились в заведении, где плюш обвивает кирпич, а в общежитии — освинцованные окна. Возьмем парня из нашего класса, Арнольда Эвена. Он отвратительный студент, взят на поруки с первою дня пребывания здесь — за его поведение.

— За что?

— За одну проказу в первый год обучения. Они решили заставить одного парня влезть на флагшток. Это был какой-то несчастный, оказавшийся в компании Арнольда и его дружков по общежитию. На полпути вверх веревка оборвалась, и парень свалился вниз. Он разбил голову, рухнул на тротуар.

— Это ужасно, — проговорил я.

— Вот именно. Но как думаешь, был ли Арнольд наказан? Его отец — какой-то крутой юрист, специализирующийся по международным делам. Он оплатил Абердину новый эллинг и подкупил семью погибшего пария. В результате университет только шлепнул Арни по руке — и все.

Эллинг представлял собой чудовищное деревянное сооружение, которое находилось на краю студенческого городка, и выступаю в Куинниньяк. На нем большими белыми буквами было написано: «Эллинг имени Фрэнсиса Дж. Эвина».

— Конечно, не все здесь из богатых семей, — продолжал Артур. — Возьмем меня, например. Моя семья не голодает, учти, но у нас нет никаких летних домиков на Ибице. А еще есть ты.

— Я?

— О, да. Один взгляд на тебя — и я знаю все, что нужно. Твоя обувь, твоя одежда. Все с чужого плеча, верно?

Я чувствовал себя униженным.

— Это так явно?

— Конечно, но не в том дело. Не сомневайся: половина богатеньких мальчиков, которые тут ходят, глядят на тебя и думают: «Вот парень, который не желает проклятых денег отца. Молодец! Как бы мне хотелось быть таким же смелым и сказать старику, чтобы катился прочь». Ни секунды не сомневайся в этом! Самое смешное, что ты, очевидно, на стипендии, поэтому они не знают и половины правды. Знаешь поговорку: «Богатые могут позволить себе благотворительность»? Зато бедные могут позволить себе благородство.

Арт сунул трубку в рот, затем поднес к ней спичку, втянул щеки и выдохнул сладковатый белый дым, который повис над нашим столиком. Он откинулся на спину стула и качался на двух задних ножках, оглядывался вокруг, на проходящих мимо студентов.

— Расскажи мне что-нибудь еще, — попросил я.

— О чем?

— Не знаю… что угодно. Откуда ты родом, чем занимаются твои родители — ну, что обычно рассказывают.

Я вкратце пересказал ему свою историю жизни — про потерю родителей, переезд в Стултон, тесную квартирка и борьбу за выживание.

— От чего умерла твоя мама? — спросил он.

— Рак яичника.

Арт присвистнул. На него это произвело впечатление. Он положил трубку на стол, пододвинул стул к столу, положил обе ладони на стол и уставился на меня.

— Как ты зарабатываешь деньги?

— Работаю в библиотеке, — сказал я. — И профессор Ланг предложил место у себя на кафедре.

— Что ты думаешь о сумасшедшей старой птице? — поинтересовался Арт.

— О докторе Ланге?

— Нет, о Корнелии Грейвсе.

— Я слышал, что он поклоняется дьяволу, — сказал я тихим голосом. — Ты знал про голубей, которых он убивает?

— Про голубей?

Я кивнул.

— Я видел, куда он выбрасывает тушки.

— И где же они?

— В лесу за Келлнер-холлом, — сообщил я.

— Сколько их там?

— Я не знаю, — ответил я. — Много. В неглубокой могиле.

Арт скептически посмотрел на меня:

— А что-нибудь еще ты видел? Какие-нибудь черные свечи на этой могиле?

— Нет, но…

— Самодельный алтарь? Оскверненное распятие? Может, церемониальный нож?

— Я не знаю, как выглядит оскверненное распятие, — признался я.

Артур Фитч вздохнул.

— Дело в том, что леса вокруг полны койотов и лис. Может ты видел нору койотов. Нечто подобное обугленным костям, которые отмечали вход в пещеру дракона в «Беовульфе». — Он улыбнулся. — С другой стороны, доктор Ланг… Вот уж мерзавец так мерзавец. Мирового класса. Если кто-то и поклоняется дьяволу, то этот самодовольный ублюдок. В прошлом году я переводил и анализировал работу одного поэта шестнадцатого века из бенедиктинцев, Теофило Фоленго. Пришлось ходить к доктору Лангу на занятия по историографии. Он поставил мне «С». Я подал апелляцию в совет, но они защищают своих, все оказалось простой потерей времени…