«Гудлайф», или Идеальное похищение - Кит Скрибнер Страница 7

Она рассердилась и побежала еще быстрее. У Стоны нет времени продираться сквозь кусты в поисках газеты, когда он едет на работу.

Двигатель и правда работал. Ее обдало горячим облачком выхлопа. Нанни кончиками пальцев коснулась багажника, по-прежнему сжимая в руке салфетку Стоны. Нет, не упал головой на руль. Может, на сиденье? Нет. И там его нет. «Стона», — проговорила она. Она слышала свой голос, он смешивался с рокотом двигателя и скрипучими окликами птиц. Еще надо впереди посмотреть — он упал перед машиной на дорогу. «Стона!» Ее голос теперь звучал откуда-то издалека. Еще одно горячее облачко обдало ее, поднявшись от капота; ее рука с салфеткой тяжело тащилась по металлу. Надо обойти машину, посмотреть на той стороне. Стоны нет и там. Зато есть газета. И его очки. Они лежат у самой покрышки, стеклами вниз, задрав вверх дужки.

Нанни обогнула машину, вернулась к открытой двери Стоны и, развернув в руке салфетку, выключила зажигание и вынула ключи. Пальто Стоны было сложено на пассажирском кресле. Портфель стоял на полу. Дорожная чашка — в гнезде на приборной панели, парок из нее нашлепывал на ветровое стекло нечеткие, быстро тающие образы. Из деки звучал урок итальянского языка, в машине все еще чувствовался слабый запах лайма — после бритья Стона пользовался туалетной водой «Лайм».

С ключами от машины мужа, завернутыми, словно драгоценность, в салфетку, Нанни помчалась вверх по аллее, прошлепала по воде, залившей кирпичную дорожку, и взбежала по ступеням крыльца. На напряженных ногах, боясь оскользнуться, быстро прошагала в мокрых тапочках по мраморным плитам холла и свернула в кабинет Стоны. Из кабинета она сначала позвонила в полицию, а потом набрала кодовый номер компании «Петрохим». Позвонила Джейн, разбудив ее, и оставила сообщение в офисе Виктора. И всем сообщала одно и то же: «Стона похищен. Поспешите!»

Потом она села боком в его рабочее кресло и подтянула к груди колени, поставив ступни в промокших тапочках на сиденье. Опустила лицо на спинку кресла, туда, где обычно покоилась его голова. Сладковато-масляный запах его волос — запах любви. Тут Нанни обнаружила, что все еще держит два волоска, которые сняла с плеча его пиджака. Она протащила их между указательным и большим пальцами, и принялась ждать.

Докрасна раскаленная спица пронзила предплечье Стоны. Он перестал бороться еще до того, как почувствовал боль, поразившись, что пуля могла пройти насквозь через его руку, а затем со звоном прокатиться по металлическому полу фургона, словно горсточка рассыпавшихся монет. Его могло бы вырвать от боли, если бы все его тело каким-то странным образом не отключилось. Сердце, дыхание, пищеварение, работа мозга — все замедлилось до сонного оцепенения. Он был словно заморожен.

После того как они умчались от дома Стоны, крышка похожего на гроб ящика была откинута, и тот человек, снова надевший маску, угрожая Стоне револьвером, велел ему не сопротивляться. В ушах Стоны все еще отдавался звук выстрела. Он все еще чувствовал, как рука похитителя сжимает его горло. И он все еще четко помнил лицо этого человека — крупное, мясистое, с маленькими глазками и грубой кожей. Глубокие поры вокруг носа и почти бесцветные губы.

Стона знал этого человека. Он видел его раньше, и не один раз, только без бороды. А сейчас, когда тот заклеивал ему глаза и рот клейкой лентой, Стона вспоминал звук выстрела и то, как этот человек стянул с себя маску. Он был уверен, что знает его. Человек надел на Стону наручники, обвязал ноги — щиколотки и голени — клейкой лентой; потом Стона почувствовал, что крышку снова закрыли.

Фургон остановился. Мужчина и женщина двигались по фургону, хлопали двери. Потом все смолкло. Стона слышал голоса снаружи, слышал, как отъезжают машины. Фургон стоял на парковке.

Прежде чем они поехали дальше, прошло какое-то время. Крышка ящика открылась, легкие наполнились свежим воздухом, сквозь щелку под клейкой лентой, закрывавшей глаза, просочился свет. На этот раз — женщина, запах ее духов напомнил ему, как он когда-то бегал в «Си-ви-эс» [13]— купить поздравительную открытку или флакончик аспирина. Он слушал, как ножницы разрезают рукав его пиджака, затем сорочки, потом рукава были подняты выше локтя. Женщина обрабатывала его рану, прикасаясь чем-то холодным, оно шипело, попадая на тело. Она замотала ему руку марлей и похлопала по ней, когда закончила это делать. «Ну вот и все!» — сказала она ласково, будто всего-навсего положила прохладную влажную салфетку ему на лоб и вынула у него изо рта термометр. Стона понадеялся от всей души, что, когда ее арестуют и приговорят к тюремному заключению, когда тюремный надзиратель закончит ее насиловать и она будет истекать кровью, этот надзиратель, оттолкнув ее ногой, ласково скажет: «Ну вот и все!»

Потом крышка ящика над Стоной снова захлопнулась. Он лежал, связанный, внутри ящика, его тело содрогалось от движения по скоростному шоссе. Дыра в руке разрасталась под повязкой с каждым подскоком фургона, с каждым его наклоном. Стона замерз. В ящике было холодно, как в морозилке. Он не мог даже как следует вдохнуть окутывавший его холодный воздух. Клапаны сердца у него в груди похрустывали, словно захолодевшие костяшки пальцев. Кровь во всем его теле шипела от холода и сочилась сквозь тонкую марлю, обернутую вокруг раненой руки. Рука пульсировала. Инфекция. Она распространится выше локтя, до самого плеча. Ампутация. В ящике вместе с ним был заперт вопль, разросшийся до таких размеров, что Стона мог разглядеть его даже во тьме. У него слишком слабое сердце. Неужели он вот так и умрет, связанный, в этом ящике? Сердце его сжалось сильнее. Клейкая лента прилипла к векам, оттягивая их от глазных яблок, которые пересыхали, которые он никак не мог увлажнить, даже дико, безумно вращая глазами. Безумие. Если бы только его вырвало! Он начал бы давиться, задыхаться, и им пришлось бы его освободить…

И тут раздался сигнал. Двойной «бип-бип» часов Стоны, отмечающий каждый час, звук такой милосердный, такой земной. Вопль исчез. Стона услышал свое прерывистое дыхание, ощутил вполне здоровое сердцебиение — каждый удар сердца предшествовал удару пульса в раненой руке. Он заплакал, густые, словно сироп, успокоительные слезы омывали глаза. Он закован и спеленат, как мумия. Он не может осмотреть свое пулевое ранение, не может даже открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Он заперт в похожем на гроб ящике. Но его часы просигналили так нормально, так обыкновенно, что Стона понял — он будет жить.

Если только он не терял сознания, сейчас должно быть девять часов. Семичасовой «бип-бип» раздался, когда он закончил утренние наклоны. Восьмичасовой — как раз после пули: эхо выстрела послышалось от стенок фургона, пуля прокатилась по полу, женщина помчала фургон вниз по улице, истерически вопя, гул двигателя врывался в открытые задние двери вместе с выхлопными газами.

Стона не видел лица женщины, но был уверен, что знает мужчину. Он сохранит его облик в памяти. Сегодня днем полицейский художник нарисует портрет мужчины, его опубликуют во всех завтрашних газетах, и этих сукиных детей выследят и поймают. Он тщательно просмотрит фотографии всех людей, с кем когда-либо встречался. Он пройдет в памяти через все свои дни, всматриваясь в каждое лицо. Он отыщет эту физиономию. Деньги будут возвращены.