Империя Волков - Жан-Кристоф Гранже Страница 7

Позже Анна передумала: во-первых, потому, что была от природы любопытна; кроме того, ей хотелось встретиться с коллегами Лорана, посмотреть, как выглядят другие высокие чины. В конце концов, до сего дня она видала единственный образчик – собственного мужа.

И Анна не пожалела о своем решении. На том ужине она встретилась с людьми жесткими, но потрясающе интересными, их разговоры были откровенными – на грани фола. Среди них Анна почувствовала себя королевой, единственной женщиной на борту военного крейсера, перед которой все эти высокие полицейские чины распускали хвост, сыпали анекдотами, вспоминали "боевые подвиги", хвастались раскрытыми преступлениями.

После первого ужина Анна ходила на каждую встречу "товарищей по оружию" и научилась лучше понимать этих людей. Она подмечала их привычки, знала козыри всех и каждого, угадывала мании и наваждения. Общество, собравшееся за столом, больше всего напоминало коллективный снимок. Черно-белый мир, живущий по жестким законам непреложных истин, одновременно гротескный и завораживающий.

Присутствовали всегда одни и те же люди – за редким исключением. Чаще всего разговором за столом управлял Ален Лакру. Высокий, худой, прямой, как отвесная скала, экспансивный пятидесятилетний полицейский отмечал конец каждой фразы взмахом вилки или кивком головы. Даже переливы голоса со средиземноморским акцентом участвовали в окончательном оттачивании, доводке до совершенства его высказываний. Все в этом человеке пело, волновалось, улыбалось – никому на свете и в голову бы не пришло, чем он в действительности занимается: Ален Лакру был заместителем директора Департамента уголовной полиции Парижа.

Пьер Карасилли был полной его противоположностью. Маленький, коренастый, смуглый, он вечно что-то неспешно рассказывал, и в голосе его присутствовала почти гипнотическая сила. Именно этот голос усыплял самых недоверчивых, добивался признания от закоренелых преступников. Карасилли был корсиканцем. Он занимал важный пост в Дирекции по территориальному надзору (ДТН).

Жан-Франсуа Годмар не был ни вертикальным, ни горизонтальным: он напоминал скалу – был собранным, упрямым. Высокий, с залысинами, лоб, черные глаза – в их глубине словно притаилась опасность, угроза. Анна всегда оживлялась, когда Годмар вступал в разговор. Речи его были циничны, истории – ужасны, но окружающие почему-то начинали испытывать странное чувство благодарности, словно он приоткрывал для них завесу над тайнами мироздания. Он был шефом ЦББНРН (Центрального бюро по борьбе с незаконным распространением наркотиков), главным по наркотикам во Франции.

Но Анна предпочитала всем Филиппа Шарлье – гиганта ростом под метр девяносто, в трещавших по швам дорогих костюмах. Коллеги прозвали его Зеленым Исполином. У него было лицо боксера – широкое, как валун, и усатое, в темных волосах блестела обильная седина. Он всегда говорил слишком громко, его смех звучал как тарахтение двигателя внутреннего сгорания, он насильно вовлекал, затягивал собеседника в свои смешные, но и странные истории, удерживая его в разговоре за плечо.

Тому, кто хотел общаться с Шарлье, следовало для начала овладеть его затейливо-похотливым лексиконом. Вместо "эрекция" он говорил "кость в трусах", о кудрявом человеке говорил, что у него волосы – как "шерсть на яйцах". Вспоминая о проведенном в Бангкоке отпуске, коротко подводил итог:

– Везти жену в Таиланд – все равно что лакать французское пиво в Баварии.

Анна находила его вульгарным, опасным, но неотразимым. От него исходила животная сила, нечто невероятно "легавистое". Его легче было представить сидящим в полутемном кабинете и выбивающим признания из подозреваемых. Или ведущим на штурм спецназовцев с помповыми ружьями.

Лоран рассказывал Анне, что Шарлье за годы службы хладнокровно убил как минимум пятерых человек. Полем его деятельности был терроризм. Работал ли Шарлье в Дирекции по территориальному надзору, или в Главном управлении внешней безопасности, или в другом подразделении, он всегда сражался, вечно воевал. Двадцать пять лет было отдано тайным операциям, раскрытию заговоров и предотвращению переворотов. Если Анна спрашивала о деталях, Лоран отмахивался:

– Это ничтожная часть айсберга!

В тот вечер компания ужинала именно у Шарлье, на авеню Де-Бретей. Квартира в стиле барона Османна – идеально натертый паркет, драгоценная коллекция колониальных безделушек. Любопытство заставило Анну порыскать по тем комнатам, куда она смогла попасть: никаких следов женского присутствия. Шарлье был закоренелым холостяком.

Часы пробили одиннадцать. Гости сидели за столом – расслабленные, в сигарном дыму, как это обычно бывает в конце трапезы.

На дворе стоял март 2002 года, до президентских выборов оставалось всего несколько недель, и каждый считал своим долгом сделать прогноз, высказать предположения касательно перемен, грядущих в Министерстве внутренних дел в случае избрания того или другого кандидата. Казалось, все они готовы к решающей битве, хоть и не уверены, что примут в ней участие.

Филипп Шарлье, сидевший рядом с Анной, доверительно шепнул ей на ухо:

– Надоели они мне со своими историями! Знаешь анекдот про швейцарца?

Анна улыбнулась.

– Ты же сам рассказал мне в прошлую субботу.

– А про португалку?

– Нет.

Шарлье поставил локти на стол.

– Португалка собирается съехать с горы на лыжах. Очки на носу, колени согнуты, палки подняты. Мимо проезжает лыжник и спрашивает, широко улыбаясь: "Готовы?" А она отвечает: "Не шовшем... Губы слиплись!"

Анне потребовалось несколько секунд, прежде чем она поняла похабный юмор этой истории. Она расхохоталась. Все полицейские шутки, истории и анекдоты касались темы "ниже пояса", зато не были избитыми. Анна все еще смеялась, как вдруг лицо Шарлье расплылось, черты мгновенно утратили резкость, поплыли, трясясь, как желе, в центре белого пятна.

Анна отвернулась, чтобы взглянуть на остальных. Их лица тоже распадались, сливаясь в жуткие маски, безобразно скалясь вопящими ртами...

Внутренности скрутил жестокий спазм. Она судорожно задышала ртом.

– Тебе плохо? – забеспокоился Шарлье.

– Я... Мне что-то жарко. Пойду освежусь.

– Хочешь, я тебя провожу?

Она встала, опираясь на его плечо.

– Все хорошо. Я сама найду.

Она пошла вдоль стены, зацепилась за угол каминной доски, натолкнулась на круглый столик на колесах, что-то защелкало, застучало...

В дверях она оглянулась: на нее смотрели все те же маски. Гомон, крики, преследующая ее уродливая морщинистая плоть. Анна шагнула за порог, едва сдержав крик.

В холле было темно. Висящие на стене пальто пугали, как и темнота, сочившаяся из открытых дверей. Анна остановилась перед зеркалом в раме цвета старого золота: ее лицо было пергаментно-бледным, оно почти фосфоресцировало, как у привидения. Анна обняла себя за плечи, обтянутые тонкой шерстью черного свитера: ее трясло, ей было холодно.