Медовый месяц - Инна Волкова Страница 62

Все последующие дни я была неприлично, порочно счастлива. Надо ли говорить о том, что никуда мы, конечно, не уехали? А когда Пашка заговорил об отъезде и даже сказал, что нашел одно миленькое местечко в Болгарии, на золотых песках, где можно недорого отдохнуть и замечательно провести время, я промычала что-то невразумительное про экономию денег, про вред южного солнца, про то, что мне неудобно вот так, ни с того ни с сего, покидать его родителей, они, дескать, могут подумать, что нам у них плохо. В общем, несла всякий бред, и мои жалкие увертки смотрелись неубедительно. Пашка как-то странно посмотрел на меня, пока я, краснея, выдавливала из себя все эти аргументы, но в конце концов согласился со мной, что и здесь нам неплохо, а съездить отдохнуть куда-нибудь мы еще успеем. Я облегченно вздохнула. Теперь главное было не выдать себя, чтобы ни Пашка, ни Людмила ничего, не дай бог, не заподозрили. Но сделать это было ой как непросто! Как, скажите на милость, скрыть счастье, переполнявшее меня изнутри и так рвущееся наружу? Когда я видела ЕГО, мои глаза невольно начинали сиять, как медузы в темноте, губы сами собой растягивались в улыбке, я краснела, бледнела, с трудом заставляла себя держаться с ним нейтрально, но в то же время естественно, чтобы не вызвать подозрений, но боюсь, это у меня плохо получалось. Мне было тяжело называть его на «вы» в присутствии других и обращаться по имени-отчеству, ведь для меня он уже был «Саша, Сашенька», так шептала я его имя, наслаждаясь его звучанием в минуты нашей близости. Как мы умудрялись, живя в одной квартире, находить время для наших встреч, было воистину удивительно. С Людмилой еще было легче, она много времени проводила на работе. Но вот Пашка… Тут дело обстояло сложнее. Я всеми правдами и неправдами старалась выпроводить его из дома, отговариваясь тем, что устала, болит голова, хочу побыть одна и т. д. И если учесть, что все это происходило в то время, когда Саша находился дома или должен был вот-вот появиться, то скрывать наши отношения становилось все труднее и труднее. Если бы не Саша, который прекрасно держал себя в руках и вел себя так, словно ничего не произошло, и тем самым сдерживал мои порывы и эмоции, думаю, я бы не смогла долго притворяться. Плохая из меня актриса получается, а я ведь когда-то мечтала о театральном. Но я поняла одну вещь — горе скрыть намного легче, чем счастье. Можно загнать печаль глубоко в себя и внешне выглядеть вполне спокойно, по крайней мере со стороны, а вот скрыть радость, которая так и просится наружу, приглушить сияние в своих глазах в те минуты, когда смотришь на него и как бы случайно касаешься его руки, когда за обедом передаешь ему, скажем, солонку или сахарницу, — это намного труднее. А иногда мне казалось, что Людмила и Пашка, оба смотрят на меня с укоризной и пониманием, мол, мы все знаем, говорит их взгляд, так что не стоит притворяться. Тогда я обмирала от страха, холодела, и сердце мое проваливалось куда-то вниз. Нельзя сказать, что меня не мучили угрызения совести, еще как мучили! Во-первых, я обвиняла себя в черствости и равнодушии к чужой беде. Смерть Эльвиры, смерть ее отца — даже все эти трагические события не могли помешать мне быть счастливой. Странное дело, но я не испытывала ревности к Людмиле, несмотря на то, что она все же была его законной женой. Я знала, что они ложились в одну постель и наверняка занимались любовью, но все равно меня не мучила ревность. Я по-прежнему обожала свою свекровь, даже, может быть, сильнее, чем раньше, так как к симпатии примешивалось чувство вины. А Пашка… мой милый, славный, дорогой Пашка, мне кажется, я сошла бы с ума, если бы он обо всем узнал! Я по-прежнему любила его, но другой любовью, не могу сказать, что братской или дружеской, скорее материнской, нет, опять не то, не могу подобрать слово. Мы занимались с ним любовью, и, к моему удивлению, это давалось мне довольно легко. Просто когда он обнимал и целовал меня, я закрывала глаза и представляла другие губы, другие руки, другое тело… Мне приходилось следить за собой, чтобы случайно не назвать его чужим именем. Именем, которое стало для меня почти молитвой, заклинанием, оно звучало в моей голове, в моем сердце постоянно, как навязчивая мелодия, и я не могла от нее избавиться, да и не хотела…

О том, что будет дальше, я предпочитала не думать. Слишком это будущее казалось неопределенным. Мы никогда не говорили об этом, но я понимала — он тоже думает, что будет дальше, и не находит ответа на этот вопрос. Оставалось все меньше дней до нашего возвращения в Москву, скоро начнутся занятия, и нам придется уехать. И что же будет? Как я смогу жить без него? До следующих каникул, до их с Людмилой приезда в Москву для знакомства с моей мамой? А как я смогу существовать в промежутке между нашими короткими встречами? Когда я думала об этом, то мне становилось так тяжело, что хотелось завыть в голос, словно волк на луну, но я гнала прочь эти мысли, трусливо прятала голову в песок и утешала себя: «Ну ничего, еще есть время, еще много дней и ночей впереди. А там что-нибудь придумаем, все обязательно прояснится». Я знала, что ничего мы не придумаем и ничего не прояснится, но так мне было легче врать самой себе. Я боялась будущего, как никогда в жизни. Будущее казалось мне страшным зверем с клыками и рогами, который затопчет, уничтожит меня. А ведь раньше я всегда с оптимизмом и надеждой смотрела в будущее. Мне всегда казалось, что самое лучшее будет впереди, обязательно будет… Но сейчас это будущее вдруг стало моим врагом. И я пока не знала, как с этим врагом бороться…

А однажды утром, когда мы еще нежились в постели, Пашка вдруг заявил:

— Маш, у меня к тебе предложение.

— Какое? — я не подозревала ничего плохого.

Только что я видела чудесный сон, в котором мы с Сашей занимались любовью. К тому же сегодня он обещал прийти с работы пораньше, и я ломала голову над тем, как поделикатнее выпроводить мужа из дома.

— Я придумал, куда мы сможем поехать отдохнуть, совсем недорого и очень интересно, как мне кажется.

— Да? — я постаралась, чтобы мой голос не выдал охватившей меня тревоги. — И куда же?

— У меня есть один друг, мы с ним не виделись «живьем», что называется, но переписывались несколько лет. Он классный парень, веселый, юморной. Так вот, он живет, знаешь, где?

Я вяло изобразила заинтересованность — какая мне разница, хоть на Луне, главное, что не здесь. Не в этом городе, единственном месте, где я бы хотела жить вечно.

— Ну и где же?

— На Сахалине! — он произнес это с такой гордостью, словно хотел сказать, он живет в Голливуде или в Белом Доме.

— И что с того? — раздраженно откликнулась я. — Пусть живет, мне-то какое дело до этого?

— Как это какое? — он даже немного обиделся. — Это же наш знаменитый остров!

— Знаю, проходили по географии, и что? — Я все еще пыталась сделать вид, что не понимаю, куда он клонит. Хотя уже давно все прекрасно поняла.

— Господи, да это значит то, что мы можем туда поехать! Там обалденно красиво, он присылал мне фотографии. И вообще очень оригинально поехать отдохнуть не на надоевший юг или в набившую оскомину Анталию, а на остров! Ты только подумай, как это будет здорово, сколько впечатлений! Ты же сама говорила, что любишь такие авантюрные, как ты называла их, поездки.