Лед Бомбея - Лесли Форбс Страница 61

– Несколько выстрелов из пистолета были бы значительно убедительнее.

– Я не верю в эффективность насилия. Просто на моем месте должен был быть другой человек, лучший оратор. – Его кадык задвигался так, словно он хотел что-то проглотить. – Возможно, я даже усугубил ситуацию, находясь там, пока они сжигали мудрость тысячелетий. Всю ночь я смотрел на пожар, ничего не в силах изменить. Наш самолет на Дели улетел без нас. На следующее утро, когда я вернулся домой и обо всем рассказал жене, она просто отвернулась, сказав, что эти школьники сожгли не книги, а ее семью. Вскоре она умерла. Мне не следовало ей об этом говорить.

– Но кто сжег библиотеку, мусульмане или индусы?

– Несправедливости совершались с обеих сторон. Эти ребята – часть плохо скроенного целого, которое нельзя изменить, выдернув из него несколько нитей. Все равно что пытаться изменить климат. Ты со своим интересом к бурям, вероятно, слышала об Эдварде Лоренце?

Я созналась, что это имя мне знакомо.

– Он создал прибор, кодировавший метеоструктуры в виде набора цифр на экране, – сказала я.

Ашок кивнул так, точно погладил меня по голове.

– И понял при этом, что тот, кому удастся изменить метеоструктуру, никогда не узнает, как бы менялась погода сама, спонтанно, без такого вмешательства.

– Уверена, что те люди, имущество которых за несколько часов уничтожают тропические ураганы, как-нибудь бы обошлись без знаний возможных вариантов развития их климата.

– Возможно. – Ашок покачал головой из стороны в сторону, особый индийский жест, согласие и несогласие одновременно. – Но, отводя циклон от какой-либо местности, можно добиться создания локального очага спокойствия, одновременно увеличивая риск хаоса за его пределами.

Я слишком много лет провела с матерью, чтобы не уловить в его голосе и словах что-то от опытного позолотчика. И не могла не задаться вопросом, какую же неприятную истину пытается Ашок позолотить своим искусством талантливого рассказчика.

– Мораль твоей истории о судьбе библиотеки состоит в том, что моей сестре лучше не знать, что ее муж организовал нападение на меня? Я права?

– У тебя нет никаких доказательств, что в этом замешан Проспер. В жизни бывает много разных ситуаций, и среди них такие, которых нам лучше избегать. Почему бы не предоставить специалистам выполнять возложенные на них обязанности и не вмешиваться в их работу?

– Ты имеешь в виду полицию?

Я расхохоталась. Его слова вызвали в моей памяти ту особую, нередко слишком показную индуистскую терпимость, которую так часто любил демонстрировать мой отец и которая мне лично всегда была чужда. От матери и ее семьи я получила в наследство более земное и практичное отношение к миру: око за око и зуб за зуб, никогда не подставляй другой щеки, хорошее оскорбление – лучшая защита. И в то же время какая-то часть меня на протяжении многих лет наблюдала за происходящим вокруг, слушала, воспринимала, но ничего не предпринимала. Отъезд матери из Индии как будто расколол меня надвое.

– Я, кажется, действительно голодна, – сказала я вдруг.

Ашок улыбнулся.

– Значит, почувствовала себя немного лучше. К счастью, я умею готовить. Мой отец всегда говорил, что умение хорошо готовить – один из главных признаков культурного человека.

– Ашок, а у тебя есть какие-нибудь дурные привычки?

– Напомни мне, пожалуйста, об этом вопросе, когда мы оба немного отдохнем.

Я проследовала за ним на обширную кухню, наслаждаясь прохладой покрытого кафелем пола и легким дурманящим ароматом специй.

Ашок извлек из корзины белоснежный кочан цветной капусты. Разогрел немного горчичного масла, с тщательностью опытного флориста, составляющего букет из лилий, разделил цветки в кочане, добавил в горячее масло чайную ложку серебристо-серых горчичных зерен и, как только они стали с треском лопаться, захлопнул крышку. От них исходил запах попкорна, запах южной кухни моего отца. В старой каменной ступке Ашок растолок в однородную массу зубчик чеснока со свежеочищенным имбирем и крупной солью, затем положил все в кастрюлю с капустой, добавил немного воды и накрыл все это крышкой. Его движения удивляли меня своей уверенностью, неторопливостью и плавностью. В финале кулинарного священнодействия он засыпал в кастрюлю горсть свежего кокосового ореха из металлической чаши, накрытой куском муслина.

Широкие ладони с длинными сильными пальцами и ногтями красивой формы. Я не могла не задаться вопросом: а умеют ли эти руки ласкать женское тело?

– Повар уже спит, – сказал Ашок. – Надеюсь, ты не против, если я разогрею остатки ужина, пока готовится цветная капуста?

Мы сидели за низким столиком в гостиной и ели, Ашок рассказывал о кинофестивале, на котором через два дня будут показывать один из его документальных фильмов.

– Организаторы фестиваля хотят, чтобы я произнес речь перед началом фильма... Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала при этом. – Он сделал паузу, затем резко сменил тему: – Я всегда черпал вдохновение у твоего отца. Помнишь те истории, которые он рассказывал тебе?

Я отрицательно покачала головой и сосредоточилась на гарнире.

– Мои воспоминания о том времени очень туманны, непоследовательны и неопределенны. Я хорошо помню слонов, запах моря у берега и наш деревянный дом на плантации. И то, что нам приходилось часто плавать на лодке, лодки для нас выполняли роль гондол с чернокожими гондольерами в белых дхоти.

Контраст между белым и черным.

Ашок кивнул.

– Когда я впервые приехал в гости к твоему отцу, мне показалось, что у вас везде вода и что ты практически из нее не вылезаешь. Ты плавала даже в сезон дождей. – Он улыбнулся. – Я полагаю, ты знаешь, почему он назвал тебя Розалиндой?

– Я думала, что это мама дала мне имя.

– Твой отец обожал старинные английские пасторали. И он где-то прочитал, что Шекспир основывал свою Розалинду из «Как вам это понравится» на более раннем персонаже с таким именем.

– Еще одной маскировщице, склонной к переодеванию в мужскую одежду?

– Она была героиней сонета, который Томас Лодж написал во время каперской экспедиции на Канарские острова: «...рожденная среди океанских штормов и средь ураганов бурных морей женщиной ставшая». Как и ты.

– Я помню, как часто то, что ты принимал за твердую почву в Керале, оказывалось густыми зарослями водорослей. Стоит стать на них – и тут же по горло оказываешься в дерьме.

Ашок поморщился.

– У меня такое впечатление, что ты на меня за что-то сердишься, Розалинда.

– Я не люблю романтизировать прошлое. Отец как-то сказал мне, что я похожа на муссон. Тогда я истолковала эти слова как выражение его двойственного отношения ко мне. Ведь индийцы одновременно и радуются приходу муссона, и боятся его. Он говорил, что поэтическое настроение сезона дождей передается словом «вираха», означающим также и муки отчуждения. Как и то отчуждение, что возникло между моими родителями после моего рождения.