Дорогой Джим - Кристиан Мерк Страница 6

Если бы парни в синей полицейской форме могли тогда же, оторвавшись от утренних рогаликов с кофе, услышать его слова, возможно, им бы уже в тот день удалось найти разгадку тайны и раскрыть дело. Но, скорее всего, они бы и половины не поняли. А все потому, что мрачная история трех женских трупов, обнаруженных в доме Мойры Уэлш, уходила корнями в далекое прошлое, беря свое начало в маленьком городке на западе графства Корк, где всеми двигало чувство куда более сильное, чем ненависть.

И чувство это называлось «любовь».

Так что отнюдь не ненависть помогла Мойре Уэлш и двум ее племянницам закончить свои дни в дальнем уголке тихого кладбища за церковью Св. Эндрю, а именно любовь.

Та самая любовь, которая порой сжигает сильнее, чем любая ненависть.

На следующей неделе состоялись скромные похороны. На печальной церемонии, организованной и оплаченной социальными службами города, не было никого — ни друзья, ни родственники не явились, чтобы проводить в последний путь сестер Уэлш и их убийцу. Фиону и Рошин положили все-таки в некотором отдалении от Мойры — на этом особенно настаивал директор кладбища.

— Будь я проклят, — упрямо твердил он, — если позволю, чтобы это чудовище могло и после смерти протянуть свои лапы к бедным малюткам!

Словно бы в насмешку над двумя несчастными девушками, которых опускали в могилу, Господь выбрал эту минуту, чтобы сменить гнев на милость — резкий порыв ветра, разогнав нависшую над кладбищем хмурую завесу облаков, заставил их напоследок пролиться теплым редким дождем. Сквозь образовавшуюся прореху выглянуло солнце, и над кладбищем вдруг вспыхнула и засияла радуга — дивное, изумительное зрелище, заставившее благоговейно дрогнуть сердце того единственного человека, который счел своим долгом присутствовать на похоронах. Обхватив голову руками, он вдруг зарыдал — так громко, что родственники какого-то бедолаги, которого как раз опускали в землю в нескольких ярдах от него, невольно повернули головы в его сторону.

За эти дни Десмонд постарел на добрых десять лет.

Его никто не видел с того самого дня, как тела трех женщин из семейства Уэлш, упаковав в черные мешки, вывезли из дома и погрузили в фургон. Может быть, все дело в том, что, едва вернувшись в свою комнатушку, где обычно стоял лютый холод, старый Десмонд первым делом содрал с себя форму и сжег ее? Шли дни, превращаясь в недели, но если раньше все привыкли, что из-под двери его дома, словно золотистые мыльные пузыри, выплывают звуки джаза в исполнении Джелли Ролла Мортона, [6]то теперь за нею стояла гробовая тишина. Соседям то и дело мерещились тихие рыдания. А ребятишки, снедаемые любопытством, то и дело подкрадывались к его дому, чтобы, привстав на цыпочки, с замиранием сердца заглянуть в окно — посмотреть, как там этот «извращенец». Кое-кому повезло — им удалось увидеть вставшую дыбом копну седых волос и мертвенно-бледное старческое лицо.

— Урод чокнутый! — шепнул один парнишка другому. Камни градом забарабанили в дверь, и сорванцы с хохотом разбежались по домам. На другой день это повторилось. Их родителям, конечно, было известно об этих проделках, но они предпочли не мешать своим отпрыскам развлекаться. Всегда приятнее думать, что другой виноват больше, чем ты сам, — так, вероятно, полагал каждый из них. И вину за случившееся по всеобщему молчаливому согласию возложили на Десмонда.

Что еще удивительнее, это сработало. Вскоре в пресловутый дом номер один въехала приятная, ничего не подозревающая чета поляков, и еще через пару недель он уже ничем не отличался от других домов в квартале.

Десмонд явился на кладбище, одетый в поношенный черный костюм с потертыми локтями и лоснившимися коленями. Его можно было принять за старого официанта из придорожного кафетерия. Священник начал читать обычную молитву, и при первых же ее словах старика начала бить дрожь. А когда отец Флинн дошел до Евангелия от Луки, Десмонд, затрясшись в рыданиях, был вынужден спрятать лицо в ладонях. Внизу, у подножия церковного холма, словно опята, усеявшие землю возле пня, блестели мокрые от дождя крыши городских домов. Три гроба уже давно опустили в землю, над каждым из них вырос аккуратный могильный холмик, а старый Десмонд все стоял. Он не двинулся с места, даже когда моросивший дождь внезапно хлынул как из ведра.

В конце концов очнувшись, он заковылял к своему дому — кивнул ребятишкам, игравшим в конце улицы, и захлопнул за собой дверь. Больше его никто не видел.

Если бы не другой почтальон по имени Найалл, чье любопытство — видимо, свойственное всем людям его профессии — выгнало его из дома навстречу самому невероятному событию за всю его серую, унылую до зубной боли жизнь, вся история могла бы закончиться прямо на этой странице.

Однако завеса тайны над убийством сестер Уэлш только начала приоткрываться.

Любой, кому в этот вечер припала бы охота прогуляться вокруг кладбища, наверняка потом клялся бы и божился, что видел призраки обеих сестер — видел, как, выскользнув из-под дешевеньких, оплаченных из городской казны каменных плит на их могилах, они прозрачными струйками тумана заскользили вверх по улице, к зданию городской почты… как потом покойницы чуть слышно скреблись в служебное окошечко. Что ж, неудивительно, что души сестер не могли обрести покой — ведь у них оставалось еще одно, незавершенное дело.

Десмонд — бедная, наивная душа — оказался к разгадке тайны куда ближе, чем он думал.

И хотя обе сестры были мертвы, ни для Фионы, ни для Рошин эта история еще не закончилась.