Ночь Ягуара - Майкл Грубер Страница 6

В центре этого участка находился длинный низкий белый валун, похожий по форме на присевшего на лапы кота, на котором вскоре после Сотворения вселенной Первый Человек высек изображение своего создателя. Первый Человек вырезал голову и уши, выдолбил открытый рот и поместил в глазницы два больших природных изумруда. Кроме того, он покрыл валун насечками, в которых укоренился темный мох, похожий на мех, что в ночное время производило эффект поразительной похожести на большого кота.

Мойе, усевшись на камень перед этим изваянием, вдохнул в обе ноздри йана и громким четким голосом пропел именную песнь, испрашивая дозволения обратиться к своему богу. Ягуар таился за облаками, колыхавшимися на ветру, как пальмовые ветви в бурю. Он выглянул на миг, потом снова, когда длинное облако сдвинулось в сторону, и он засиял на фоне мрачного неба: два глубоких глаза, зубастая пасть, пятнистая морда с сеточкой вибрисс. На священном языке Мойе стал просить помощи для себя и своего народа, и спустя некоторое время Ягуар уплотнился, стал ярче и спустился с небес к своему изображению внизу.

Бог внимал рассказу Мойе о священнике и его смерти и об опасности, которую он предсказал. Потом заговорил Владыка Ягуар; создавалось впечатление, будто голос исходит из каменных челюстей. Он сказал:

— Мойе, ты должен отправиться в землю мертвых и сказать им, что это запрещено. Сказать, что Паксто принадлежит мне и тем, кто говорит на языке рунийя, этот край не для мертвецов.

Услышав это, Мойе затрепетал от страха и сказал:

— Тайит, как может смертный сделать это? Мертвых так много, и я плохо говорю на их языке. Они посмеются надо мной и прогонят вон из своей деревни.

Ягуар ответил:

— Я дам тебе союзников из мертвых, которые будут произносить мои слова за тебя, а если вожди мертвых не выполнят мою волю, я убью их и пожру их печень. Изгони страх из своего сердца, Мойе, ибо я пойду с тобой, и мои силы будут твоими.

Потом Владыка Ягуар поведал знахарю кое о чем, что могло понадобиться в пути, а в заключение прыжком препроводил часть своей сущности из каменной пасти в Мойе, через его ноздри, отчего тот рухнул наземь, лишившись чувств.

Придя в себя на рассвете под серым, затянутым облаками небом, Мойе поднялся и пошел обратно в деревню, похлопывая руками по груди, чтобы восстановить их чувствительность. Страх пульсировал глубоко в его животе, но не поднимался к сердцу, ибо там пребывал Ягуар. Деревня спала, вокруг стояла полная тишина, если не считать приглушенных туманом звуков, которые издавали животные: кудахтанье кур да похрюкивание свиней. Мимолетно знахарь подумал о том, что будет, когда люди узнают о его исчезновении. Скорее всего, какой-нибудь другой йампири попытается занять его место, и люди либо примут его, либо нет, а может быть, и завяжется борьба между двумя йампиранан и кто-то из рунийя пострадает. Что же до него самого, то он может умереть в любой день, хотя большой разницы между смертью и тем, что ему предстояло сделать, Мойе не видел. Он предпочел бы передать свою профессию ученику, но учеников у него не было: Ягуар уже долгое время не отмечал никого из мальчиков знаками избранности.

Добравшись до церкви, он сорвал циновку, зашел внутрь, взял остававшийся в помещении, где умер человек, чемодан, прихватил одежду и рыболовные снасти священника, после чего направился к своей хижине. Пака, младшая из двух женщин, уже не спала.

— Куда ты собрался? — спросила она.

— Далеко. Положи еды в корзинку.

Она так и сделала, а он тем временем уложил в сетку атрибуты ведовства, прихватил духовую трубку со стрелами и бурдюк для воды, сделанный из шкуры пекари, на которой еще сохранились клочья меха.

— Когда ты вернешься? — спросила она.

Он посмотрел на нее и напустил на себя строгий вид, хотя ему было мучительно думать о том, что, скорее всего, лицо этой милой молодой женщины — последнее из лиц его соплеменников, которое он видит в своей жизни. Увязав свою ношу поудобнее, Мойе сурово ответил:

— Когда ты увидишь, что я вернулся, ты узнаешь, — и зашагал прочь.

У реки он выбрал новое рыболовное каноэ на одного человека, погрузил свои вещи на нос, выбрал весло и тыкву, чтобы вычерпывать воду, и, не оглянувшись назад, спихнул челнок в черную реку, которую мертвые прозвали Палуто. Дождь продолжал идти, порой моросящий, чаще сильный, и бил по его обнаженной спине. К вечеру он, скрытый пеленой дождя от глаз уай'ичуранан, проплыл мимо Сан-Педро.

Он греб и греб дни за днями, спал урывками, ел прихваченные с собой сушеное мясо и фрукты, а когда они кончились, стал ловить на удочку священника рыбу, которую ел сырой, а порой срывал с нависавшей над водой ветки какой-нибудь фрукт. Чтобы не свалиться от усталости и голода, знахарь жевал листья коки. Один раз ему удалось застрелить из духового ружья обезьянку, но она утонула прежде, чем он успел до нее добраться. По Палуто Мойе доплыл до места ее впадения в Мета, более широкую реку, названия которой он не знал, в свою очередь вливавшуюся в еще более могучий поток, прозванный мертвецами Ориноко. У слияния этих двух рек стоит огромный город, а над водой и над его каноэ возвышались, словно холмы, громадные лодки мертвых.

Он проплыл мимо быстроходных белых судов, полных уай'ичуранан, мужчин и женщин, разодетых в пестрые одежды, как попугаи. Подобно попугаям, они при виде его галдели, кричали, указывали на него черными палками с серебряными тыквами. Вреда, правда, никакого не причинили, но на всякий случай он стал таиться и двигался теперь только под покровом ночи, ранним утром или за завесой дождя. Его настроение ухудшилось, тем более что Ягуар посылал тревожные сны о мертвых и их бесконечных поселениях, каменных улицах с похожими на утесы домами, построенных из камня и стекла, похожего на затвердевший воздух. Сны о едущих по этим улицам и загрязнявших воздух сухопутных лодках. И о самих мертвецах, топтавшихся повсюду в таких количествах, что перечесть их не хватило бы никаких рук — их было не меньше, чем листьев в лесу.

Ягуар покидал небо, чтобы навестить Дождь, съеживался до пустоты и исчезал, но вскоре, утомившись, как все мужчины от родительских советов, возвращался, ярко и гордо сиял над водами, снова исчезал, возвращался, исчезал и возвращался. Местами Мойе встречались бурлящие стремнины и водовороты, но он провел немало времени, преодолевая пороги в верховьях Палуто, и здешние оказались ничуть не опаснее.

Клокочущие стремнины сменились спокойными бурыми водами, зато русло сделалось настолько широким, что рано утром в тумане он не видел противоположного берега. Дожди ослабли, потом прекратились, да и дождевые леса вокруг Ориноко уступили место сухим пальмовым рощам. Ночью он проплыл мимо большого города, который был похож на город из его сна: огромные, как утесы, дома светились яркими точками, словно внутри горели плененные звезды. Что-то огромное стремительно, с громовым ревом пронеслось над рекой: ему рассказывали, что у мертвых людей есть металлические каноэ, которые летают, как птицы, и теперь стало ясно, что это правда. Сам Мойе летал бесшумно, используя другой метод.