Волки сильнее собак - Мартин Круз Смит Страница 6

Когда Женя и Аркадий были на самом верху колеса, оно неожиданно остановилось. Карусельщик громко крикнул, что ничего страшного, и помахал рукой. Женя обрадовался, что подольше побудет на высоте птичьего полета, а Аркадий тем временем мысленно перебирал выгоды преждевременной отставки: можно заняться изучением иностранного языка, разучиванием танцев или отправиться в путешествие куда-нибудь подальше. Он с прокурором явно не сработался. Раз уж ты оказался наверху чертова колеса жизни, так сказать, то помни, что есть и низ. А сейчас Аркадий в буквальном смысле находился в подвешенном состоянии.

Колесо дернулось и медленно поехало вниз, Аркадий улыбнулся Жене:

– Рассказать что-нибудь? Знаешь, в Исландии есть привидение, у которого только голова и ноги. Оно игривое, очень озорное, любит прятать вещи, например ключи и носки, а увидеть его можно лишь краешком глаза. Если смотришь на него в упор, оно исчезает. Может быть, это самый лучший способ смотреть на некоторых людей…

Женя не промолвил ни слова, и это означало, что Аркадий для него всего лишь сопровождающее лицо. Когда кабинка достигла земли, мальчик вышел, готовый вернуться в приют, и Аркадий чуть замедлил шаг.

Он ничуть не обиделся на молчание, подумал только, что, очевидно, Женя ходил в парк с отцом и именно так они проводили день. Логика ребенка, видимо, заключалась в том, что если его отец приходил сюда раньше, то обязательно придет снова. Главное – помнить этот день до мелочей. Женя был угрюмым солдатиком, защищающим последний оплот памяти, и ему скорее всего казалось, что любое сказанное Аркадию слово заглушило бы и затуманило образ отца. Улыбка была бы таким же предательством, как сделка с врагом.

На обратном пути из парка зазвонил мобильник Аркадия. Это был прокурор Зурин.

– Ренко, что вы сказали Хоффману вчера вечером?

– О чем?

– Вы знаете о чем. Где вы находитесь?

– В парке культуры и отдыха. Я отдыхаю. – Аркадий следил взглядом за Женей, который воспользовался случаем еще раз обойти фонтан.

– Расслабляетесь?

– Пытаюсь.

– Отдыхаете, потому что вчера вечером были так взвинчены и что-то показалось вам странным, не так ли? Хоффман хочет вас видеть.

– Зачем?

– Вы сказали ему вчера вечером нечто, чего я не слышал, потому что все остальные ваши предположения были полной бессмыслицей. Это самоубийство – однозначно.

– Значит, вы официально установили, что Иванов покончил с собой?

– А почему бы и нет?

– Если вы удовлетворены, тогда не понимаю, зачем я вам, – уклончиво произнес Аркадий.

– Не скромничайте, Ренко. Именно вы открыли эту банку с червями. И вы закроете ее. Хоффман хочет, чтобы вы довели дело до конца. Не понимаю, почему он не возьмет да не уедет домой.

– Насколько я помню, он сбежал из Америки.

– Он хочет получить ответы еще на несколько вопросов. Иванов был евреем, да? Я хочу сказать, что его мать была еврейкой.

– И что же?

– Я просто говорю, что они с Хоффманом два сапога пара.

Аркадий выжидающе молчал, а Зурин подумал, что следователь ждет команды.

– Я выполняю ваши распоряжения, прокурор Зурин. Что прикажете? – Аркадий хотел ясности.

– Который сейчас час?

– Шестнадцать.

– Прежде всего заберите Хоффмана из квартиры. А завтра утром приезжайте на работу.

– Почему не сегодня вечером?

– Утром.

– Если я заберу Хоффмана из квартиры, то каким образом попаду потом туда?

– Лифтер теперь знает код. Он из старой гвардии. Заслуживает доверия.

– И что же, по-вашему, мне следует делать?

– Пусть Хоффман спрашивает все, что угодно. Просто уладьте это дело. Не усложняйте, не тяните, просто уладьте.

– Это означает закрыть или раскрыть дело?

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду.

– Понятия не имею. – Женя как раз заканчивал обход фонтана.

– Тогда выполняйте указания.

– Мне нужен будет напарник, я бы хотел Виктора Федорова.

– Почему его? Он ненавидит бизнесменов.

– Может быть, его будет труднее купить.

– Тогда вперед.

– Я получу свои папки назад?

– Нет.

Зурин повесил трубку. Прокурор, возможно, говорил резче обычного, но все же разговор Аркадия удовлетворил.

Бобби Хоффман впустил Аркадия с Виктором в квартиру Иванова, прошел в комнату и удобно устроился на софе. Несмотря на кондиционер, воздух был прокурен и насыщен алкогольными парами. Волосы Хоффмана были взлохмаченными, глаза красными, а рыжеватая щетина на щеках – мокрой от слез. Одежда была сильно измятой, а куртка, подаренная Пашей, лежала на кофейном столике рядом с бокалом и двумя пустыми бутылками от коньяка.

– У меня нет кода к пульту, вот я и остался, – сказал Хоффман.

– Зачем? – спросил Аркадий.

– Чтобы разобраться.

– Давайте вместе разберемся.

Хоффман наклонил голову и улыбнулся:

– Ренко, поскольку именно вы занимаетесь расследованием, я прошу вас оставить меня и Пашу в покое. Американские органы безопасности и Комиссия по обмену никогда не вешали на меня никаких собак.

– Вы бежали из страны.

– Знаете, что я всегда говорю нытикам? «Прочти мелкий шрифт, засранец!»

– Мелкий шрифт так важен?

– Вот потому он и мелкий.

– Например, «Вы можете быть самым богатым человеком в мире и жить во дворце с прекрасной женщиной, но однажды вы обязательно упадете из окна десятого этажа»? – спросил Аркадий. – Вы это имеете в виду?

– Да. – Хоффман тяжело выдохнул, и Аркадию пришло в голову, что, несмотря на американскую браваду, без покровительства Паши Иванова Бобби Хоффман был моллюском без скорлупы – нежным лакомством из Америки на дне российского моря.

– Почему же вы не уехали из Москвы? – спросил Аркадий Хоффмана. – Забирайте миллион долларов у компании и уезжайте. Обоснуйтесь на Кипре или в Монако.

– Именно это и предложил мне Тимофеев, только сумму назвал другую – десять миллионов.

– Много.

– Слушайте, банковские счета, которые мы с Пашей открыли в офшоре, – это примерно сто миллионов. Не все наши деньги, конечно, но вот это действительно много.

– Сто миллионов?! – Аркадий стал в уме прибавлять нули. – Подумаешь, ошибся чуть-чуть.

Виктор сел на стул и поставил портфель. Обвел квартиру холодным взглядом большевика, оказавшегося в Зимнем дворце. Выудил из портфеля собственную пепельницу, сделанную из пластиковой бутылки, хотя на свитере были характерные дырки – Виктор явно не всегда гасил сигареты в пепельнице. На всякий случай он также поставил, чуть подтолкнув вперед, стаканы, немытые с прошлого вечера. Каждый из них был в отдельном полиэтиленовом пакете с наклейками «Зурин», «Тимофеев» и «Рина Шевченко».