Он умел касаться женщин - Вячеслав Прах Страница 6

Старик был абсолютно сломленным и как никогда бесцветным. Он дал им высосать из себя все силы и перестал плыть против течения. Еще немного, и его дожмут. Еще совсем малость, и он возьмет на себя вину за убийство, которого не совершал.

Бывший главврач психиатрической больницы ничего не ответил только что вошедшему к нему человеку «с воли». Из того мира, где пахнет поздним летом и приближением осени. Где пахнет яблонями и поздними побитыми об асфальт яблоками, где пахнет бескрайним чистым небом, которое до этого момента для доктора Стенли никогда не пахло.

Где пахнет людьми, спешащими к себе домой, к своей семье, детям, котам или собакам. К тем, кто их дома ждет. От этих прохожих пахнет счастьем, которого у них никогда не отбирали. От них пахнет отсутствием горя, которого они не съели пуд.

И для всех остальных прохожих эти люди, идущие с работы, совершенно не пахнут, может, только табаком или парфюмом. Но если бы старика сейчас выпустили на волю, то они бы несомненно пахли для него, издавая цветочный нектарный аромат, которого Стенли был теперь лишен.

Даже на воле он бы стал себя чувствовать как в тюрьме, вдыхая запахи тех людей, которых дома верно ждут. Ждут те, кто дома…

Его дочь похитил убийца по прозвищу Сомелье. Старик сначала носил в своем старом закаменелом сердце надежду на ее спасение, а затем перестал себя мучить и сдался.

— Доктор Стенли, я пришел, чтобы помочь и себе, и вам.

Старик молча сидел у каменной стены, он слышал голос своего собеседника, но абсолютно никак на него не реагировал.

Директор понял, что разговорить старика в теперешней ситуации не так уж и просто, и вытащил из рукава туз. Мужчина всей душой надеялся, что глаз и ушей Сомелье в этой комнате нет, а иначе предупреждения может и не последовать.

Лишь последствия.

— Я все знаю, Стенли. О вас и о гвоздике, которую выкопал из земли сосед и унес из вашего сада.

После этих слов старик без промедления поднялся на ноги и повернулся лицом в сторону директора, но подходить к нему не стал.

— Есть ли смысл… — губы пожилого мужчины дрожали, но глаза были сухими, как песчаный берег, умытый солнцем. — Есть ли смысл думать, что гвоздика… Ммм…

— Да, — уверенно заявил директор, не дав собеседнику продолжить. — Если бы было по-другому, я бы с вами не говорил о цветах.

— Хорошо, очень хорошо, что вы все поняли. Вы умный, директор, хотя я всю свою жизнь считал вас тупым.

— Уверяю вас, Стенли, я ничего бы не понял, если бы мне все доходчиво не объяснил тот, кто выдумал пазл, а потому вам никто не запрещает и дальше считать меня тупым. Но я здесь не затем, чтобы выяснять ваши чувства ко мне. У меня мало времени. Мне нужен ваш шарф, водительские права вашей бывшей жены и школьный альбом вашей дочери. Пока все.

Директор попросил шарф и права — эти две абсолютно бесполезные вещи — только для того, чтобы сбить с нужного следа полицию, если сейчас идет прослушка их разговора.

Директор не хотел шутить с Сомелье, а потому решил подстраховаться.

— Подойдите ближе, директор, — тихим голосом сказал старик, стоявший у бетонной голой стены в конце комнаты.

Тюремная камера была маленькая — не больше пяти метров. Директор сделал четыре шага навстречу своему собеседнику и застыл на месте. Некогда уважаемый доктор психиатрической клиники с сорокалетним стажем работы, в свою очередь, шагнул к директору и прошептал ему на ухо:

— Улица Франческо Петрарки, дом тридцать шесть. Квартира двенадцать. Ключ в закрытом на замок почтовом ящике, его легко сломать. Берите все, что понадобится… Идите, директор. Храни вас Бог.

Такие громкие слова директор никогда бы не услышал от своего заместителя, не окажись тот в подобном положении — загнанным в угол.

Но директор не усомнился в искренности этих неуместных и чуждых для него слов.

— Прощайте, Стенли.

Мужчина в темном плаще, из-под которого выглядывал воротник белого халата, покинул тюремную камеру и направился в кабинет офицера Рено для «нетелефонного разговора».

— Доброе утро, офицер, — обратился директор к знакомому широкоплечему мужчине с сержантскими погонами, который сидел за своим укромным уголком сразу при входе в отдел. Помимо него в этой большой шумной комнате находилось еще одиннадцать офицеров.

Директор подсчитал количество присутствующих машинально, даже не задумавшись.

— Доброе утро, директор. Кофе будете?

— Нет, я не пью кофе.

— Чего так? — с дружеской насмешкой спросил офицер Рено.

— Не нравится напиток, о его вредности для здоровья речи не идет.

— А что тогда пьете? — спросил офицер Рено просто, чтобы спросить. Ему было плевать, что пьет директор, а чего не пьет.

— Черный чай с одной ложкой сахара.

— Ну, пусть будет так. Чая у меня, пожалуй, нет. Я вас вызвал вот по какому поводу… В общем, выяснились некие обстоятельства, и я бы хотел ими с вами поделиться.

Офицер сделал многообещающую паузу.

— Слушаю вас, офицер.

Рено буквально прощупывал сущность своего собеседника взглядом. Он, как всегда, был крайне подозрителен, недоверчив и стремился узнать все.

— А вам нечего мне сказать, директор?

Мужчина в плаще выдержал этот холодный испытывающий взгляд.

— Нет.

Офицер Рено еще несколько секунд пытался рассмотреть в глазах директора что-то свое, то, что могло бы ему дать нужный ответ на один из интересующих его вопросов.

Директор являлся для офицера тьмой, бездной, мраком. Плотным туманом черного цвета. Невозможно было увидеть ничего, как бы сильно офицер ни пытался заглянуть в него…

— Хорошо, — наконец сдался человек, подобный упертой ищейке, которая носом чувствует запах, но не может найти след.

— Выяснилось вот что: ваш пациент, Эрих Бэль, которого выбросили из окна собственной палаты…

Офицер снова сделал паузу, испытывая своего странного собеседника.

Директор на этой паузе сделал глубокий вдох, а совершить выдох оказалось не так просто, как он думал.

Мужчина медленно и тихо выдохнул носом, затем продолжил дышать ровно, как всегда.

Кажется, офицер ничего не заметил. Детектор лжи из офицера Рено был не очень. Как бы офицер ни пытался разглядеть истину, он видел абсолютно все, кроме самой истины.

— Что Эрих Бэль, офицер? Я вас внимательно слушаю.

— Это не Эрих Бэль, — сказал полицейский то, что директор ожидал услышать и был к этому готов.

К сожалению, актерский талант директора оставлял желать лучшего. Намного легче было играть дьявола, прибывшего за грешной душой семидесятилетней старухи, чем сыграть обыкновенное удивление от услышанного.