Ночь длиною в жизнь - Тана Френч Страница 59

— Чушь. Меня она спросила о моих родных, наверное, раз в жизни.

— Верно, и после твоей реакции решила больше не спрашивать. Зато она спрашивала меня, Фрэнк. Спрашивала Джеки. Она хотела знать.

— Да кого колышет, что она хочет? Ей девять лет, она хочет львеночка и диету из пиццы и шоколадного драже. Это ты ей тоже дашь? Мы ее родители, Лив. Мы должны давать ей то, что хорошо для нее, а не все, что она пожелает.

— Ш-ш-ш, Фрэнк. Ну почему это для нее обязательно плохо? Про свою семью ты говорил только, что не желаешь туда возвращаться. Это не значит, что они — банда потрошителей. Джеки — прелесть, она всегда добра с Холли. Джеки сказала, что твои родители — совершенно замечательные люди…

— И ты поверила ей? Джеки живет в своем счастливом мире, Лив. Она считает, что Джеффри Дамер стал серийным убийцей потому, что ему не повезло встретить хорошую девушку. С каких пор Джеки решает, как нам растить дочь?

Лив собралась ответить что-то, но я говорил без остановки, пока она не сдалась и не закрыла лицо.

— А теперь мне здесь плохо, физически плохо. Я думал, что могу положиться на тебя, что ты меня поддержишь. Ты никогда моих родственников за людей не считала, так какого черта решила, что они годятся для Холли?

Оливия вышла из себя.

— Когда я такое говорила, Фрэнк? Когда? — Она побледнела от гнева и, прижав ладони к двери, натужно дышала. — Если тебе не нравится твоя семья, если ты стыдишься их, это твоя проблема, а не моя. Не сваливай на меня. Я никогда такого не говорила. Даже не думала — никогда.

Она резко развернулась, дернула дверь. Чуть слышно щелкнул замок — если бы не Холли, от грохота содрогнулся бы весь дом.

Я немного посидел, тупо глядя на дверь и слушая, как клеточки в мозгу стукаются друг о друга, как машинки в аттракционе. Потом я подобрал бутылку с вином, нашел второй стакан и отправился за Оливией.

Она сидела на плетеном диване в оранжерее, поджав ноги и упрятав руки глубоко в рукава. На меня она не смотрела, но когда я предложил ей стакан, выпростала руку. Я щедро налил нам вина — хомячок бы точно утонул — и сел рядом с Оливией.

Все еще шел дождь, безжалостные капли упорно барабанили по стеклу, холодный сквозняк просачивался в щель и расползался по оранжерее, словно дым. Я вдруг поймал себя на том, что, как много лет назад, собираюсь отыскать чертову щель и замазать ее. Оливия потягивала вино, я рассматривал ее отражение в стакане. Потемневшие глаза уставились на что-то, что видела только она.

— Почему ты мне не рассказала?

Оливия не повернула головы.

— О чем?

— Обо всем. Давай начнем с того, почему ты ни разу не говорила, что моя семья тебя не волнует.

Она пожала плечами.

— Ты никогда особо не рвался обсуждать их. И мне казалось, что об этом не нужно говорить. Какие у меня могут возникнуть проблемы с людьми, которых я никогда не видела?

— Лив, — сказал я, — сделай одолжение: не валяй дурака. Я слишком устал. Мы с тобой сейчас в стране «Отчаянных домохозяек» — в оранжерее, прости Господи. И это не похоже на те оранжереи, где рос я. Моя семья больше напоминает героев фильма «Прах Анджелы». Твоя судьба — сидеть в оранжерее и пить кьянти, моя — торчать в многоквартирном доме и решать, на какую гончую грохнуть пособие по безработице.

Оливия слегка скривила губы.

— Фрэнк, я поняла, что ты из рабочих, стоило тебе открыть рот. Ты никогда этого не скрывал. И я все равно с тобой гуляла.

— Ага. Леди Чаттерлей со своим дикарем.

Неожиданно нас обоих словно пронзило. Оливия повернулась ко мне; в смутном свете, сочившемся из кухни, ее лицо было худым, печальным и очаровательным, как на праздничной открытке.

— Ты ничего такого не думал, — сказала она.

— Никогда, — подтвердил я, поразмыслив. — Наверное, никогда.

— Ты был мне нужен, только и всего.

— Только и всего — пока на горизонте не появилась моя семья. Может, я был тебе нужен, но вряд ли тебе нужен был мой дядя Берти, который обожает соревноваться, кто громче пукнет; или моя двоюродная бабка Консепта, которая расскажет, как сидела в автобусе позади индусов — «и вы бы видели их головы»; или моя кузина Натали, которая перед первым причастием семилетнего сына отвела ребенка в солярий. Конечно, лично я вряд ли доведу соседей до обширного инфаркта — разве что до сердцебиения, — но мы оба понимаем, как на мое семейство посмотрели бы партнеры твоего папы по гольфу или подруги, с которыми твоя мама любит ходить в рестораны. Просто классика «Ю-тюба».

— Не буду делать вид, что это неправда или что я об этом не думала, — сказала Оливия, вертя стакан в руках. — Да, сначала я считала, что раз ты с ними не видишься, то так проще. Не в том дело, что они недостаточно хороши; только… так проще. Но Холли… Она заставила меня по-новому взглянуть на все, Фрэнк. Я хотела, чтобы она познакомилась с твоими родственниками. Это ее семья. Это важнее любых соляриев.

Я сел на диван, сделал еще глоток и попытался освободить в голове место для новой информации. Не то чтобы я удивился, вовсе нет. Оливия всегда была для меня полной загадкой, в любой момент наших отношений, а особенно тогда, когда я начинал думать, что знаю ее насквозь.

Когда мы встретились, она работала юристом в прокуратуре, хотела отправить под суд мелкого наркодилера по кличке Крохотуля, захваченного в ходе облавы отдела по наркотикам. Мне требовалось оставить его на воле, потому что я потратил шесть недель, чтобы стать лучшим корешем Крохотули, и мы явно не исчерпали открывавшихся широких возможностей. Я явился в кабинет Оливии, чтобы лично уговорить ее. Мы спорили целый час, я сидел на ее столе, тратил ее время и смешил, а когда стемнело, пригласил ее поужинать, чтобы мы могли продолжить спор в комфортных условиях. Крохотуля получил несколько лишних месяцев свободы, а я — право на второе свидание.

Она была совершенно особая: элегантные костюмы и неброские тени для век, безупречные манеры и бритвенно-острый ум, длинные ноги, завидное упрямство и напор, который ощущался физически. О замужестве и детях она думала меньше всего, что — по крайней мере с моей точки зрения — служило залогом добрых отношений. Я только что расплевался со своей очередной — седьмой или восьмой по счету, не помню, — которая начала за здравие, но скатилась в занудство и истерики примерно через год, когда отсутствие моих серьезных намерений стало очевидным для нас обоих. Если бы таблетки давали стопроцентную гарантию, мы с Лив жили бы так достаточно долго. Но вместо этого случилось венчание в церкви со всеми причиндалами, свадебная церемония в роскошном имении, дом в Долки — и Холли.

— Я не жалел ни секунды. А ты?

Она на мгновение задумалась — то ли над вопросом, то ли над ответом.

— Нет. Я тоже никогда.

Я протянул руку и накрыл ее ладонь, лежавшую на колене. Кашемировый джемпер был мягкий и теплый, а форму ее руки я помнил, как свою. Я поднялся, принес из гостиной плед с дивана и накрыл плечи Оливии.