Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб Страница 59

— Что такое протестант?

— Христианин. Я христианин.

Для этих людей христианами являются все, за исключением мусульман и иудеев. Под христианством понимаются все — от монахов-траппистов, членов католического Ордена цистерианцев, известного своим строгим уставом, до муннитов. [14]

— Нет, Энди, ты иудей. Мы это скоро установим. Кстати, тебе нравится мой английский?

— Да, он очень хороший.

Я не собирался спорить. По мне, ублюдок говорил по-английски лучше ведущей Би-би-си Кейт Эди.

Уронив голову, я принялся раскачивать ею из стороны в сторону, изображая полное отчаяние. Говорил я, делая долгие паузы, словно собираясь с мыслями. Я шепелявил, играя на травмах, пытаясь потянуть время.

— Разумеется, я хорошо владею английским, — заявил иракец, наклоняясь прямо ко мне. — Я работал в Лондоне. За кого ты меня принимаешь — за идиота? Мы не идиоты.

Первые вопросы он задавал, находясь шагах в десяти от меня, вероятно, сидя за столом. Но затем он встал и принялся расхаживать взад и вперед, пустившись в многословные рассуждения относительно мудрого и великого иракского народа и того, каким ужасно цивилизованным он является. Затем он перешел на крик. Мне в лицо попали брызги слюны, пахнущие табаком и дешевым одеколоном. Под его стремительным и резким словесным натиском я поежился и стиснул зубы. Мне нужно было во что бы то ни стало следить за своей реакцией; я не хотел показать, что на самом деле мое состояние гораздо лучше, чем это выглядело со стороны. Не вызывало сомнений, что все эти люди заведены.

— Мы являемся передовой нацией, — продолжал разглагольствовать офицер. — И вашей стране вскоре предстоит это выяснить.

Я чувствовал себя выслушивающим нагоняй ребенком, который под криками прячет лицо, а тело его начинает бить дрожь.

Когда иракец упомянул Лондон, я подумал, что дело принимает хороший оборот, и теперь мы будем говорить о Лондоне.

— Я люблю Лондон, — сказал я. — Я очень хочу туда вернуться. Я не хочу оставаться здесь. Я не знаю, что я здесь делаю. Я простой солдат.

Мы снова прошли через «большую четверку». Мысленно я пытался забежать вперед и сравнить то, что мне предстоит сказать, с тем, о чем я уже говорил. Я слышал, как усиленно скрипели ручки. Казалось, совсем близко. Зашуршала бумага, зашаркали шаги.

Тот, кто меня допрашивал, отошел и сел. Его голос стал утешительным и вкрадчивым.

— Я знаю, что ты простой солдат, — заговорил он. — Я сам тоже солдат. Так что давай сделаем все цивилизованно. Мы — цивилизованная нация. Энди, нам нужно кое-что выяснить. Ответь на наши вопросы. Ты лишь орудие. Тебя бессовестно использовали.

Не вызывало сомнений, что будет дальше. Моя задача теперь заключалась в том, чтобы убедить иракцев, что их методы дают результаты.

— Так точно, сэр, — сказал я. — Я совершенно сбит с толку. Я очень хочу вам помочь. Я не знаю, что происходит. Меня беспокоит судьба моего товарища, который остался на улице.

— Что ж, в таком случае скажи, в какой части ты служишь. Просто отвечай на мои вопросы, и тебе больше не придется терпеть боль. Зачем ты навлекаешь на себя все это?

— Извините, сэр, на этот вопрос я ответить не могу.

Все началось сначала.

Когда в помещение вошли новые люди, один из них, судя по всему, неслышно расположился у меня за спиной. Не успел я отказаться отвечать, как он, вероятно, получив условный сигнал, со всей силы врезал мне по голове прикладом автомата. Я тотчас же растянулся на линолеуме.

В детстве, дерясь в школе, я заранее внутренне настраивался на бой и был готов к ударам. Поэтому, когда я их получал, они оказывались не такими болезненными. Однако если удар неожиданный, боль бывает невыносимой. Вот и сейчас удар прикладом оказался просто жутким. Я отправился в другой мир, и хотя боль была страшная, это оказалось довольно милое местечко.

Лежа на полу, я вдруг обратил внимание на то, что мое дыхание стало поверхностным, что сердце качает кровь очень медленно. Замедлилось все вокруг. Я чувствовал, как постепенно угасаю. Я не мог сглотнуть. Все вокруг было, как в тумане.

Я получил еще один удар прикладом. У меня перед глазами взорвались пузырьки яркого света. Затем наступила темнота.

Когда меня усадили обратно на стул, я только начинал приходить в сознание.

— Послушай, Энди, нам просто обязательно нужно кое-что выяснить. Позволь мне заниматься своим делом. Всего этого можно избежать. Мы солдаты. Это почетная профессия, — тихим, мягким, вкрадчивым голосом. Что-то вроде «давай поскорее покончим с этим и станем друзьями».

— Энди, мы могли бы просто бросить тебя в пустыне на съедение диким зверям. И никому не будет до этого никакого дела, кроме твоих родных. Сейчас ты их подводишь. Никакая это не храбрость — ты просто играешь на руку тем, кто тебя сюда послал. Эти люди сейчас приятно проводят время, а таким, как мы с тобой, приходится друг с другом воевать. Нам с тобой, Энди, нам с тобой эта война не нужна.

Я кивал, соглашаясь с каждым его словом, при этом у меня в груди расцветало торжествующее чувство. На самом деле победа осталась за мной; ублюдок видит, как я послушно киваю, при этом не знает, что мысли у меня в голове совершенно другие. Я начинал лучше относиться к своему пленению. До сих пор вокруг был один сплошной негатив. А сейчас я думал: «Он верит во всю эту чушь. Он болтает всякий вздор, а я с ним соглашаюсь». Я не мог поверить в то, что это происходит. В этом споре верх одерживал я, а иракец даже не подозревал об этом. Я одерживал свою первую маленькую победу. Возможно, это станет началом отличных взаимоотношений.

Я побеждал.

— Ответь нам, Энди, и мы тотчас же отпустим тебя домой в Англию. В какой части ты служишь? — Он говорил таким тоном, будто в его силах было заказать частный самолет и прямо сейчас отправить меня на базу Бриз-Нортон.

— Извините, я не могу ответить на ваш вопрос.

На этот раз удары ногами обрушились на черепную коробку. В ушах у меня прозвучал свистящий хлопок, и я, стиснув зубы, услышал скрежет костей. Из ушей потекла кровь. Меня охватила тревога. Кровь из ушей — плохой знак. Я испугался, что оглохну до конца жизни. Проклятие, мне всего тридцать с небольшим!

— В какой части ты служишь?

Я отчаянно надеялся, что он спросит о чем-то другом, однако он не собирался отступать.

Я молчал.

— Энди, так мы никуда не придем.

Поразительно, но его голос по-прежнему звучал мягко и дружелюбно.

— Энди, ты должен понять, что я выполняю свою работу. Мы ведь до сих пор не сдвинулись с места, правда? А ведь никаких проблем быть не должно, просто отвечай нам.