Полночная чума - Грег Кайзер Страница 57

— Ага, так, значит, это был секрет, — негромко произнес Грау.

У Кирна зачесались отсутствующие пальцы.

— В городе болезнь, — произнес он, постукивая пальцами здоровой руки по замасленной столешнице. — Если люди побегут, они распространят ее дальше.

Волленштейн открыл было рот, но снова закрыл его.

— Я действовал в интересах солдат гауптмана Грау, — продолжал Кирн. — Возможно, я был неправ. Если вам кажется, что я превысил полномочия, что ж, можете доложить начальству. — Он жестом указал на телефон. Волленштейн промолчал и лишь посмотрел на Грау.

— Видите ли, гауптман, здесь действительно есть секреты, — произнес Кирн.

— Довольно! — рявкнул Волленштейн.

— Что, собственно, происходит? — спросил Грау, на этот раз уже на повышенных тонах. — Так существует опасность или нет?

Волленштейн не удостоил его ответом.

Что ж, самый момент поставить мерзавца на место. Волленштейн не только не переживал по поводу того, что выпустил гулять страшную заразу. Ему наплевать, если от лягушатников она перейдет на немецких солдат.

— Скажите ему, или иначе это сделаю я, — сказал он.

Волленштейн потер ладони, затем засунул одну руку в карман.

— Нам нужно поговорить. Наедине, — ответил он и расправил плечи.

Грау посмотрел на своих подчиненных и примерно спустя минуту — пока он молчал, Кирн успел сосчитать число дождевых капель, что ударились о стекло, — велел им покинуть помещение. Топая сапогами, солдаты вышли за дверь, а Волленштейн подошел к двери и закрыл ее за последним из них.

— Он прав, — произнес он, глядя Грау в глаза. — Действительно, существует опасность. И это не тиф. Я сказал, что это тиф, потому что сам не знаю, что это такое. Это…

— Неправда, гауптман, — перебил эсэсовца Кирн. — Он точно знает, что это такое. Это чума. Die Pest.

Грау оторопел.

— Это государственная тайна, — прошипел Волленштейн. — Я потребую от начальства, чтобы вас расстреляли.

— А что, если эта ваша тайна известна англичанам? — спокойно спросил Кирн. — Тогда кого поставит к стенке ваше гестапо? Неужели только меня?

— Англичанам? Что вы несете! — возмутился Волленштейн.

— Я видел их. Мужчину и женщину, — сказал Кирн. — И как мне кажется, они охотятся за вашим секретом. Так что никакой это больше не секрет.

— Ничего не понимаю, — произнес Грау, кладя на стол пистолет.

— Герр доктор случайно потерял несколько евреев, гауптман, и этих евреев занесло в Порт-ан-Бессен. Затем их кто-то переправил в Англию. И вот теперь к нам сюда пожаловали англичане, — с этими словами Кирн вынул из кармана шинели фотографию и сунул ее Волленштейну. Эсэсовец посмотрел на лицо на снимке, затем перевернул фото обратной стороной.

А этот тип из крипо сообразительный. Он быстро вычислил, что к чему. Волленштейн, шевеля губами, по слогам читал надпись на обратной стороне снимка. А когда прочел, побледнел, как мел.

— Это из Англии?

Кажется, до мерзавца дошло.

— Три дня назад один рыбак на лодке отвез туда ваших евреев.

— Так, значит, им нужны мои… — Волленштейн недоговорил. — Неужели они хотят украсть у меня мои бациллы?

— Что-что? — подал голос Грау. Было видно, что он окончательно сбит с толку. — Англичане хотят украсть чуму?

— Так, значит, вот что было в ящике у того япошки? — спросил Кирн. Эта мысль уже не раз посещала его, когда Волленштейн впервые солгал ему насчет тифа, когда они стояли рядом с грузовиком. Но тогда это было не более чем подозрение. Волленштейн был явно тогда напуган, теперь у Кирна не осталось на этот счет никаких сомнений. Что бы ни находилось в том ящике, теперь эта гадюка вырвалась наружу и пожирает невинные души. Кирн вновь ощутил на своем лице влажное дыхание юного Пилона.

— Закройте рот, — негромко приказал Волленштейн, все еще рассматривая фото.

— Это никакая не случайность, эта ваша чума. Это вы выпустили ее на свободу, — Кирн не думал молчать. — Это вы сотворили ее из того, что было в ящике.

— Я сказал, закройте рот, — Волленштейн посмотрел на него серым глазом. Взгляд, от которого по спине Кирна тотчас побежали мурашки.

«Впрочем, к черту этого мерзавца, — подумал Кирн. — Не в моих правилах поджимать хвост перед преступниками. Не намерен я это делать и сейчас».

Вместо этого в своем полицейском уме он сложил разрозненные фрагменты в целостную картину. Причину и следствие. Мотив и преступление. То есть сделал почти что то же самое, что и всегда, когда вычислял преступников, их мотивы и поступки.

— Это оружие? Я правильно понял? Как горчичный газ?

— Я же велел вам заткнуться! — прорычал Волленштейн, окончательно выходя из себя, и протянул руку к шинели Кирна. Кирн отбросил от себя его руку и шагнул почти вплотную к эсэсовцу, так, чтобы тот наверняка ощутил на лице его дыхание. Вот было бы здорово, если бы во рту осталась хотя бы капля влаги, которой в него дыхнул этот юный предатель Пилон. Волленштейн отступил на шаг.

— Между прочим, я вдохнул этой вашей заразы, — сказал Кирн, — от мальчишки лет пяти-шести. И если я заболею, то непременно добьюсь того, чтобы напоследок поговорить с вами, герр доктор. И тогда я вырежу ваше чертово сердце и скормлю его местным свиньям.

Кирн продолжал в упор смотреть на Волленштейна, однако услышал, как где-то рядом Грау прошептал:

— О, боже!

Лицо Волленштейна по-прежнему было бледным — то ли оттого, что англичане явились сюда, чтобы украсть его детище, то ли эсэсовец был вне себя от гнева из-за его дерзкой выходки. Сказать точно Кирн не мог. Впрочем, ему было все равно. Похоже, что этот мерзавец сам не знает, что ему дальше делать. Впервые в жизни кто-то посмел ему дерзить, и теперь он пребывает в растерянности. И поступил так, как поступают все, за кем есть вина. Начал искать себе оправдание.

— Мы бы никогда не стали использовать ее здесь. Слишком велик риск, что заразятся свои же, — произнес Волленштейн, обращаясь скорее к Грау, нежели к Кирну. — Именно поэтому я должен был найти тех евреев. Повторяю, мы никогда не допустили бы того, чтобы заболели наши солдаты. Ваши. Мои.

— Но мне вы дали лишь задание найти евреев, — возразил Кирн. — А ведь по идее вам следовало предупредить всех. В том числе и гауптмана.

— Я же сказал, это государственная тайна. Причем самого высокого уровня. Высочайшего, я бы сказал, — добавил Волленштейн. — Согласитесь, невозможно всем о чем-то рассказывать и одновременно хранить это в секрете.

В его голосе вновь зазвучали гневные нотки.

— А мне наплевать, если бы даже сам фюрер велел мне держать язык за зубами! — заявил Грау. Кирн посмотрел на гауптмана и увидел в его глазах страх. Он был готов поклясться, что впервые с тех пор, как тот покинул Россию, гауптману сделалось страшно. — Я хотел бы знать, какому риску подвергаются мои солдаты.