Нетерпеливый алхимик - Лоренсо Сильва Страница 55

— Так вы отрицаете ваше знакомство с Тринидадом Солером?

Очайта покачал головой.

— Эй, малый, очнись! Не понимаю, то ли ты действительно недоумок, то ли притворяешься? Разве я так говорил? Я говорил, что мне ничего не известно о его смерти, и все. Конечно, я был с ним знаком. Даже как-то раз надавал ему затрещин. Постой-ка, — он замолк, а потом спросил: — Так из-за этой ерунды ты… Тоже мне, легавый!

Видимо, таблетка стала оказывать успокаивающее действие. У меня появилась надежда наладить с ним контакт, правда, ценою унижения. Мне придется покорно стоять навытяжку под шквалом его брани и под неусыпным надзором Эутимио, не спускавшим с меня хищного взгляда. И все же я решил не сдаваться и тупо бубнить про арест, не имея на него ровно никаких полномочий.

— Вы ошибаетесь, тот инцидент нас не интересует, — сказал я, стараясь не терять апломба, — но раз уж вы о нем упомянули, то у нас имеются свидетельства многочисленных очевидцев, утверждающих, будто в тот день вы высказывали недвусмысленные угрозы в адрес покойного.

— Что значит недвусмысленные? — спросил Очайта, растянув губы в зловещую улыбку. — Разве я говорил об убийстве?

— Вы прекрасно знаете: порой намеки красноречивее самих откровенных намерений.

— Но не в случае Криспуло Очайты, сержантик, — заявил он, гордо вскинувшись. — У меня слова не расходятся с делом. К примеру, я тебе обещал увольнение из Корпуса, и ты его обязательно получишь. Так вот, если бы я на самом деле угрожал смертью этому всезнайке, то убил бы его не задумываясь, — и со святыми упокой! А там пусть солнце восходит хоть над Антекерой, [73]я все равно крепко бы спал, чтобы назавтра с чистой совестью полюбоваться рассветом.

Очайта смотрел на меня снизу, всем своим видом выражая отвращение, смешанное с яростью, а преданный ему сторожевой пес, перенимая малейшие оттенки на лице хозяина, устремил на меня такой же взгляд сверху.

— Но вы же не будете отрицать соперничества, существовавшего между вами и покойным? — спросил я. — Постоянная война за концессии на строительство, ваши частые проигрыши на прочих конкурсах плюс нечестные методы борьбы, используемые вами обоими. Видите, нам многое известно, но я не буду раскрывать всех карт. Достаточно дать вам понять, что мы пришли не с пустыми руками, сеньор Очайта.

Криспуло Очайта расхохотался. В устах любого другого смех, пусть даже неуместный, воспринимался бы мною как простое проявление экспансивности. Но при том печальном положении, в котором находился Очайта, мне показалось, будто вместе со смехом он выплевывал куски своей истерзанной души.

— Этот жалкий трус мне не соперник, — запротестовал он. — Я соперничал с его боссом, или боссом его босса, но ссоры никогда не искал, наоборот, — это они пытались прищемить мне яйца.

Очайта замолчал и тяжело вздохнул, ему не хватало воздуха. Наверное, боли у него так и не прошли, но он превозмог страдание и продолжил говорить в том же заносчивом тоне:

— Спору нет, когда они одерживали верх, мне приходилось хреново, но ведь я тоже у них выигрывал, и у меня тоже всего вдоволь, по крайней мере, достаточно, чтобы не ходить с голой задницей. Однако мне непонятно твое вяканье про какие-то «нечестные методы». Ходишь вокруг да около как прилизанный гомосек из телевизора! Намекаешь на взятки? Так и скажи. А я тебе отвечу: да, я давал взятки и давал их больше, чем у тебя волос ниже пупка. Надеюсь, там есть, что прикрыть? Если хочешь, я заверю свое признание у нотариуса и вывешу плакат у дороги: «Очайта Криспуло давал взятки», а потом всенародно покаюсь: «Виноват — вот вам истинный крест!» Теперь можешь донести на меня какому-нибудь судейскому болвану. Пусть он заведет очередное уголовное дело и даст мне повод посмеяться вволю, пока меня будут жрать черви.

Я не знал, то ли Очайта облегчал перед смертью душу, то ли такая манера поведения была присуща ему еще до болезни. Но я не стал его прерывать, поскольку мой интерес состоял именно в том, чтобы он излил свой гнев до конца.

— А по поводу карт в рукаве, не бойся, — вытаскивай и клади их на стол. Все равно я знаю, что ты там прячешь. Как говорят игроки в мус: [74]четыре, пять, шесть, семь — у меня совсем.

Утомившись, Очайта замолчал. Настал мой черед делать ставку: надо было всеми правдами и неправдами соскрести с него защитный слой коросты и ковырнуть в самое больное место. Я пошел ва-банк.

— Позвольте задать вам вопрос, — медленно проговорил я. — Можете отвечать как угодно. Хотите меня оскорблять — пожалуйста, хотите изображать из себя ворчуна из «Белоснежки и семи гномов» — сделайте милость. Но прежде советую взвесить все за и против. Скажите мне как эксперт: «Что есть такого у русских проституток, чего нет у испанских?»

У Очайты от изумления вытянулось лицо.

— Эутимио, признавайся, зачем ты стукнул это нежное создание по голове? — спросил он с наигранным беспокойством.

На лице Эутимио нарисовалась мерзкая ухмылка. Дожил! Дегенерат выбрал меня предметом своих насмешек. Для нормального человека не существует большего унижения, и я испытал его с лихвой.

— Не увиливайте от ответа, — сказал я ровным голосом, пытаясь сохранить достоинство.

Больной посмотрел на меня с откровенным любопытством.

— Я плохо тебя понял, — сказал он. — К тому же не успел уразуметь новый уголовный кодекс. Разве пользоваться услугами шлюх теперь считается преступлением?

— Пользоваться — нет, но убивать — да.

— Дьявольщина, еще один труп! — воскликнул он. — Я тебе что — похоронное бюро? Слушай сюда, паренек. Я хожу к проституткам, когда у меня встает, а такое случается часто, или, точнее сказать, случалось, потому что сейчас он у меня не то что встать, а приподняться не может, даже с помощью той пакости, которой меня пичкают. Я перепробовал их всех: наших, русских, негритянок, китаянок, включая хромых, — убогие, доложу я тебе, особенно люты на любовь. Русские тоже неплохи, но не лучше остальных. Кое-кого я поколачивал, но убивать… Кому надо убивать проститутку? На это способны лишь психопаты, наряжающие девушек в халат медсестры или в рясу монашенки. У меня свои недостатки и странности, однако я настоящий мужчина.

Очайта умолк и стал за мной наблюдать. Он смотрел на меня опустошенным, полным неподдельной обреченности взглядом, каким истекающий кровью бык смотрит на матадора, когда тот после первой неудачи точит клинок шпаги, чтобы нанести смертельный удар. За какую-то долю секунды в моем мозгу провернулся целый калейдоскоп вопросов про Коста-дель-Соль, про Ирину Котову и пулю девятого калибра, пробившую отверстие в ее черепе. Но ни один из них не материализовался на моих губах. Я вдруг почувствовал настоятельную необходимость прекратить нелепый балаган. Этот мешок с костями размазал меня по стене, и я понял: мне не сломить его воли никакими угрозами. Да и задержать я его тоже не мог, поскольку подобный поступок только ухудшил бы мое и без того сложное положение. Тут нужна другая тактика, если она вообще существовала.