Запретная книга - Джоселин Годвин Страница 52

— Это моя дочь! Что случилось? Что она натворила?

— Сейчас разберемся, — сдержанно пояснил Гедина. Он ненавидел такие ситуации. Никакого сопротивления — он вломился в дом и до смерти перепугал обычную домохозяйку, к тому же готовящую его любимое блюдо. Дело было даже не в гуманности: Гедина органически не переносил запугивание рядовых граждан. Лучше бы стал лыжным инструктором, как отец!

Розелла сидела за учебниками у себя в комнате. Два агента с «береттами» на изготовку вывели подозреваемую к инспектору. Девушку собирались доставить в ближайшее отделение для допроса — ведь барону звонили с ее мобильника, в этом сомнений не было. Однако как это произошло?

Гедина смотрел на перепуганную пятнадцатилетнюю веснушчатую девчонку в очках.

— Синьора Бортолан, — обратился он к ее матери. — Не возражаете, если мы зададим вашей дочери несколько вопросов?

— Что случилось, Розелла? Что ты сделала, дочь моя?!

«Господи Боже, — подумал Гедина, закуривая очередную сигарету. — Мамаша драматизирует».

— Не волнуйся, — обратился он к Розелле. — Честно отвечай на вопросы. Мы хотим помочь. — Он повернулся к агентам: — Опустите оружие, будьте добры.

Розеллу это не убедило. Синьор инспектор хочет выяснить, не она ли звонила барону и грубым мужским голосом требовала выкуп?

Гедина начал издалека. Стал спрашивать, в какую школу девочка ходит, в каком она классе. Нравятся ли ей учителя? А одноклассники? Наконец он спросил о сотовом телефоне:

— Можно ли на него взглянуть?

— Нет.

— Нет? Почему же?

— Его украли.

— Что-о?

Розелла повторила ответ — слово в слово, но шепотом, поскольку инспектор заметно разгневался.

— Когда? Когда украли твой сотовый?

— Где-то неделю назад.

— Неделю? И ты не знаешь, кто украл его, так?

«Ах ты черт!» — мысленно выругался инспектор.

Розелла испуганно, но сочувствующе взглянула на инспектора.

«Туше», — подумал Гедина. В последнее время он слишком много курил, слишком мало спал и слишком долго следовал ложным путем. Хватит, довольно.

— Ты хоть знаешь, где у тебя украли телефон? — спросил Гедина.

— Кажется, в кафе на первом этаже. Я зашла туда выпить горячего шоколада после школы. Телефон положила на столик, а когда собралась уходить, его там уже не было. Я нигде не могла его найти. Может, вы нашли мой мобильник? Вернете?

Гедина заверил девочку и ее мать, что все в порядке, беспокоиться не о чем. Он не мог дождаться, когда покинет эту квартиру, а заодно избавится от четырех агентов — те поглядывали на него безо всякого уважения. Репутация инспектора стремительно падала: расследование двух громких преступлений результатов не принесло, задержание студентов в связи с занятиями боевыми искусствами и борьбой популярности ему тоже не прибавило.

«Ничего, — успокоил себя Гедина. — Легких путей в нашем деле не бывает».

Книга была переплетена в зеленый пергамент с золотым тиснением, изображающим герб Ривьера. Кожу натянули на деревянные пластины, к которым прочно крепились искусные застежки. Размеры книги заставили Лео усомниться, что это близнец издания 1757 года, лежавшего в библиотеке виллы Ривьера. По сути, этот экземпляр был даже не отпечатан, а написан от руки в 1583 году!

Обложка протерлась, но, похоже, за четыреста с лишним лет страниц касались редко. Как же книга сохранилась в таком замечательном состоянии? Может, ее вообще не открывали, пряча в выложенном бархатом ларце? Страницы были не бумажными, а пергаментными, исписанные каллиграфическим почерком темно-коричневыми чернилами.

Тяжелый день вымотал Лео, но неожиданное открытие мгновенно сняло усталость. Он пролистал книгу, чтобы составить о ней общее представление. Знакомый текст, написанный крупным почерком, занимал центр каждой страницы, заключенный в рамку из комментариев, выведенных мелкой вязью.

Лео стал просматривать основной текст с самого начала. Он оказался заметно короче, без отсылок к Библии, католическим доктринам, трудам святых; никто не предупреждал о коварстве демонов. Лео укрепился во мнении, что вставки были призваны ублажить церковных цензоров. Несмотря на молодость, Чезаре оказался гением — нашел способ обхитрить недоброжелателей.

Лео надеялся, что именно в этом томе скрыты тайны и секреты книги. Но измученное тело и перегруженный разум требовали передышки. Если продолжать работу, то можно упустить важные подробности, намеки на коды. Лео неохотно спрятал книгу в чемодан и лег спать.

С утра пораньше он позавтракал и приступил к серьезному изучению тома.

По стандартам суетного двадцать первого века комментарии были чересчур многословны, однако скоро стало ясно, что подобные алхимические опыты не имеют ничего общего с обращением свинца в золото. Под «лабораторией» подразумевалось человеческое тело, а инструментами служили воля и воображение.

Забудь о хвастунах, строящих за баснословные деньги горны с гигантскими мехами и огнеупорные сосуды причудливой формы, в которые заливают шлак и отбросы, веруя, будто, через варение их и зловонье, ими выделяемое, обратят они Первоматерию в Черное Солнце; добавляя росу, собранную с великим трудом на рассвете, полагают они, что умеют очистить и вскормить драгоценную материю. Все им подобные — шуты, неучи и великие шарлатаны, однако толпа любит, когда ее обманывают и обещают золотые горы, которых можно достичь малыми усилиями. Люди не замечают, что немногое, имевшееся у них, уже потрачено впустую, и остаются беднее, чем были. Истинный перегонный куб алхимика — в его воображении. Он появляется, стоит закрыть глаза и уши, отвлечься от внешнего мира. Алхимик должен уединиться в тайной комнате, от которой никто не имеет ключа и о которой никто даже не ведает. Там алхимик садится в удобное кресло, так, чтобы стопы его плотно касались земли, а руки аккуратно кладет на колени. Пусть он будет осторожен и не выказывает поспешного стремления к высокой цели. Первоначально занятия должны длиться не дольше того времени, которое каждый по детской наивности и суеверию тратит на пустые молитвы. Огнем же алхимика становится его собственное великое желание покорить Второе Древо жизни. Без подобного тайного огня силы будут истрачены впустую, потому как, не стремясь к цели, алхимик не заботится, станет он героем или же нет. Лишь герой, для кого покорение Древа важнее еды и питья, желанней объятий прекраснейшей девы и ценней самой жизни, сможет разжечь этот пламень и раздуть его мехами собственных легких. Когда огонь разгорится и задышит в полную силу стремлением достичь цели и презрением к низкому естеству смертного, пусть приступает алхимик к Разделению. [45]