Обскура - Режи Дескотт Страница 52

К тому же она была слегка пьяна. Этим и воспользовался ее похититель (а вовсе не Равье, как она опасалась раньше)… Сибилла почувствовала, как к горлу подступают рыдания, и с трудом их подавила.

Потом она заметила, что в двери на уровне человеческого роста проделано окошечко, примерно четыре на пять сантиметров, закрытое снаружи небольшой металлической ставней. Эта деталь, на которую она сначала не обратила внимания, ее буквально потрясла. Еще раз оглядев комнату, она вдруг поняла, что в помещении нет окон. Сплошные глухие стены, если не считать двери и камина… Подняв голову, Сибилла увидела на потолке забранную проволочной сеткой электрическую лампочку. Значит, здесь даже есть электричество… Но что из всего этого следует? Где она — в доме фотографа? Она даже не знала, где находится этот дом — в городе, в предместье или где-то в глуши.

По-прежнему болела голова. Сибилла села на кровати и провела ногой по полу, отыскивая туфли. Но их не было. Она заглянула даже под кровать, но там оказался лишь ночной горшок. Все в этой комнате указывало на то, что она специально приспособлена для содержания похищенных людей, среди которых Сибилла была далеко не первой — об этом свидетельствовали и длинные царапины на обоях… Она вздрогнула. Чего же этот человек от нее хочет? Что он собирается с ней сделать? Вдруг ей послышался какой-то шорох за дверью, и она резко повернула голову, ожидая по крайней мере увидеть, как откроется окошечко и в нем появится чей-то глаз. Но нет, ничего. Может быть, показалось… В отчаянии она снова легла на спину на кровати и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

На память ей пришли обрывки разговоров за кулисами в театре. Речь шла о проститутке, которая была найдена мертвой, сидящей между двух одетых в мужские костюмы манекенов, — вся композиция полностью воспроизводила «Завтрак на траве» Мане. Когда она рассказала об этом Жану, его лицо омрачилось. Оказалось, что он тоже в курсе дела, но не захотел продолжать разговор на эту тему. Чтобы не пугать ее? Когда-то ведь она по его просьбе позировала ему для другой репродукции того же Мане… Жан утверждал, что она похожа на любимую натурщицу этого мастера. Но если это так… Сибилла была не в силах продолжить эту мысль. Ее охватил леденящий ужас.

Какой-то отдаленный звук привлек ее внимание. Колокольный звон? Она слегка приподнялась и прислушалась. Да, в самом деле колокол! Далекий, заглушённый, почти не слышный, он отбивал часы. Сибилла успела насчитать четыре или пять ударов, прежде чем он стих. Сколько же она пропустила? Сколько на самом деле могло быть времени? Она даже не знала, день сейчас или ночь…

Странно, но этот слабый звук вселил в нее некоторую надежду — впрочем, сразу же вместе с ним угасшую. Чего она ждала от этого колокола? Церковный сторож, который в него звонил, даже не подозревал о ее существовании…

Китайчонок в остроконечной шляпе и его мать наблюдали за ней узкими глазками, с насмешливым и пренебрежительным видом, и их беззвучный смех повторялся сотни раз в одних и тех же узорах на вылинявших пыльных обоях, цветом напоминавших мочу… Как она понимала того, кто царапал ногтями стену в попытке уничтожить этих мерзких весельчаков!

А что Жан? Он ведь уже должен был встревожиться из-за ее отсутствия… Насколько она его знала, он должен был уже начать действовать, перевернуть небо и землю, чтобы ее найти — даже если ничего подобного не было в ту ночь, что она провела в полицейском участке… но ведь тогда он об этом не знал, потому что не был на спектакле… Действительно ли он в тот вечер принимал роды у пациентки?.. Кто знает, чего от него ждать… Может быть, и того, что он приложит все усилия ради ее спасения — он, привыкший никогда не сдаваться.

Жан действительно делал все что мог, чтобы ее отыскать. Каждый миг он помнил о Сибилле.

Не в силах сидеть сложа руки, надеясь только на полицию, он решил отправиться в театр «Жимназ» — место, где Сибилла появилась в последний раз, перед тем как исчезнуть. Это не имело особого смысла, поскольку полицейские конечно же побывают там — но все же это было лучше, чем пассивное ожидание.

До этого он уже встречался с Равье, директором театра, грузным, слегка шепелявящим человеком, который смотрел на него презрительным взглядом доминирующего самца.

На бульваре перед театром было полно народу. Густая суетливая толпа, сквозь которую он пробивался, лавируя зигзагами, иногда оттесняла его назад или, наоборот, толкала вперед, как морской прибой — утлое суденышко. Такое оживление всегда наблюдалось в первые теплые весенние вечера, когда никому не хотелось идти домой сразу после работы. Люди заполоняли тротуары, буквально брали приступом открытые террасы кафе, и среди этого всеобщего оживления тревога Жана лишь возрастала. Что он может сказать Равье? Тот, должно быть, думает только об одном: о постановке новой пьесы, которая должна будет компенсировать провал старой.

Наконец он завидел афишу театра. Он глубоко вдохнул воздух, чтобы немного успокоиться и придать себе уверенности. Необходимо было отогнать постоянно преследующее его отчаяние, но с каждой новой бесплодной попыткой что-то предпринять для спасения Сибиллы он чувствовал, как оно лишь усиливается.

Внезапно он ощутил, что у него подкашиваются ноги: он увидел ее! Она была здесь! Только что он заметил ее в толпе! Она направлялась к фиакру.

— Сибилла! — закричал он изо всех сил. — Сибилла!

Но она не слышала. Жан бросился вперед, расталкивая людей и едва не сшибая их с ног. Вслед ему оборачивались, выкрикивали ругательства. Он подбежал к фиакру в тот самый момент, когда она, уже скрывшись внутри, закрывала за собой дверцу. В следующий момент фиакр тронулся с места. Жан был настолько удивлен неожиданным появлением Сибиллы, что даже не задумался над тем, что она здесь делает и почему до сих пор не появлялась дома.

Он едва успел ударить кулаком в дверцу, как тут же вынужден был отскочить, чтобы не попасть под задние колеса. Фиакр не остановился, но в окне появилось женское лицо. Обскура!

На секунду на лице ее отразилось изумление, но сразу вслед за этим она расхохоталась. Затем, небрежно помахав ему рукой, скрылась внутри экипажа, так и не замедлившего ход.

Жан остался стоять на мостовой, растерянный и вновь охваченный отчаянием, под равнодушными взглядами толпы.

Но что здесь делала Обскура? Не значит ли это, что она как-то причастна к похищению Сибиллы? Или, во всяком случае, связана со всей этой историей?.. Жан злился на себя за то, что спутал ее с Сибиллой. Без сомнения, причиной тому была утрата надежды — или, напротив, внезапная ее вспышка, — что побудило его погнаться за иллюзией, созданной сходством двух женщин.

Не зная, что еще делать, Сибилла стала молиться. Еще со времен сиротского приюта, куда она попала в семь лет после смерти отца, она часто прибегала к молитве, когда нуждалась в утешении, — и всегда его обретала. Она молилась тайком от Жана, и если он случайно заставал ее за этим занятием, то называл глупышкой или святошей. Но это не мешало ей регулярно ходить в церковь, также без его ведома, и ставить свечи — за благополучный исход того или иного дела, за профессиональные успехи Жана, за исцеление его больных, за то, чтобы он всегда ее любил. Она видела в соблюдении этих ритуалов свой долг. Преклонив колени перед образом Святой Девы, Сибилла долго и горячо молилась, и эти пылкие монологи приносили ей успокоение. Однако в последнее время у нее было такое чувство, что ее молитвы остаются не услышанными: ее первая важная роль оказалась провальной, и к тому же она по-прежнему не могла забеременеть, несмотря на страстное желание иметь ребенка. Жан считал это суеверием. Она предпочитала с ним не спорить, просто уклонялась от подобных разговоров, но в глубине души это продолжало ее тревожить.