Призрачный омут - Адриана Мэзер Страница 5

Запинаюсь, выходя на дорожку, ведущую к нашему дому. Браво! – Саманта! – восклицает миссис Мэривезер, загружая башню изумительно упакованных коробок с выпечкой в свой пикап. – Как дела в школе? Надеюсь, больше не слышала странных звуков?

– Не-а.

Она внимательно вглядывается в мое лицо, словно хочет сказать что-то, но в итоге молчит. Я замираю, шагнув к двери.

– Интересно, а папа когда-нибудь расспрашивал вас о той самой ночи?

Миссис Мэривезер наклоняет голову к плечу, размышляя:

– Твой отец всегда был молчалив и упрям, даже в детстве. Как-то летом он свалился с дерева и сломал палец. Даже когда тот раздулся, как сосиска, Чарли не желал признавать, что палец болит. Более того, снова залез и спрыгнул с дерева, просто чтобы доказать, что никогда не чувствовал себя лучше. – Она многозначительно приподнимает бровь. – Мне пора везти в пекарню новые рецепты, которые я на днях опробовала. Захочешь поболтать, заскакивай в любое время.

– Да, конечно, – вру я в ответ, распахивая боковую дверь.

В доме ни звука.

– Пап?

– В бальном зале! – раздается его голос справа от лестницы.

Прикрываю дверь и торопливо иду на голос. С каких пор комнату с фортепиано и неудобной даже на вид древней мебелью мы зовем «бальным залом»? Заходя, я мгновенно расслабляюсь при виде отца, живого и здорового. Честно говоря, с тех пор как Элайджа исчез, я сюда ни разу не заходила. На портрет Эбигейл, висящий в другом конце комнаты, стараюсь не смотреть. Глядя на него, единственное, что я вижу, – его глаза. Глаза, по которым я скучаю.

Стоп, больше никакой магии. И никакого Элайджи.

Папа стоит у обитого шелком дивана и рассматривает потолок.

– Что делаешь?

– Просто осматриваюсь, – с улыбкой говорит он. – Знаешь, когда твоя бабушка была жива, в этом зале никогда не бывало тихо. – Папа указывает на старый граммофон. – Здесь звучала музыка, а элегантные леди играли в бридж, попивая чай.

Улыбаюсь в ответ.

– Судя по твоим рассказам, у бабушки было мало друзей.

– В старости-то да. Но когда я был маленьким, а отец еще жив… – Он умолкает, не закончив. – Мне всегда казалось, что дом слишком большой для нас троих, но мама каким-то чудесным образом умела его заполнить. Она бы расстроилась, если б увидела, что сейчас этот зал пустует.

Отец садится на диван у камина. Последний раз он вспоминал о бабушке, когда мы обсуждали случившееся той ночью в лесу. Значит, сейчас он собрался говорить об этом? Папа похлопывает по подушке рядом с собой, и я присаживаюсь, выбирая место, с которого не буду видеть портрет.

Отец смотрит на меня:

– Как насчет того, чтобы нам вернуться в Нью-Йорк?

Что?!

– Уехать из Салема? Это из-за кошмаров? Да, мне тяжко пришлось… после случившегося. Но сейчас все намного лучше, клянусь. Я уже спокойно сплю, и…

Слова срываются с языка быстрее, чем я успеваю их осмыслить. Отец задумчиво морщит лоб.

– Я не говорю, что мы должны переехать. Просто предлагаю. Хочу убедиться, что ты всем довольна и счастлива. Знаю, у тебя здесь друзья.

– По крайней мере, один.

Папа улыбается:

– Судя по словам Джексона, тобой вся школа восхищается.

– Не верь ему. Джексон – неизлечимый оптимист. Они наконец-то перестали разбегаться, чуть завидев меня, – говорю я, поднимая взгляд на отца. – Но, пап, правда, мне тут нравится.

– Просто хочу убедиться, что мы сделали правильный выбор. Если тебе неприятно здесь, можем уехать.

– Забавно, но здесь я чувствую себя самой собой. Впервые за долгое время. А один друг – лучше, чем ни одного.

Он кивает:

– Ты же знаешь, я могу работать как из Салема, так и из Нью-Йорка. Никаких поездок в ближайшее время не планируется.

Папа кладет руку мне на плечи, и я прижимаюсь к нему, вдыхая знакомый мускусный аромат его лосьона после бритья. Он посмеивается.

– Что?

– Просто вспомнил, как сильно твоя мама ненавидела бабушкины вечеринки.

– Она ходила на них?

– Ее заставляла мать. А моя мама придерживалась особого дресс-кода для вечеринок, насколько можешь судить по обстановке дома. Обе родительницы заставляли твою маму соответствовать. Я частенько наблюдал, как она топталась среди обедающих дам и целенаправленно выдергивала из косы волнистые пряди. К концу вечеринки ее волосы были растрепаны, а на колготках появлялось не менее четырех дыр. Как-то раз, чтобы сбежать домой, она даже пролила на себя чашку чая, но у моей мамы мгновенно нашлось запасное платье подходящего размера.

Как же странно… я столько всего не знаю о маме.

– Вы тогда уже встречались?

– Н-е-е-ет, – снова смеется он. – Чтобы уговорить ее сходить на свидание, мне потребовалась вся юность. И еще год ушел на то, чтобы она перестала называть меня «Чудик Чарли».