Дитя - Фиона Бартон Страница 5

Пол вздыхает, берет в руку портфель.

– Я попытаюсь. Послушай, я ведь могу отзвониться, сказавшись больным, и остаться здесь с тобой.

– Не говори ерунды, Пол. Я посижу спокойно дома. Обещаю.

– Ладно. Но в обед я тебе обязательно позвоню. Люблю тебя, – говорит он на прощание.

Как всегда, я машу ему рукой из окна. Пол закрывает калитку, отворачивается и уходит – и тогда у меня словно подгибаются колени, и я опускаюсь на ковер. С той минуты, как я прочитала заметку, я первый раз осталась в доме одна, и это постоянное притворство, будто все со мной в порядке, вымотало меня до предела. Куда бы я ни посмотрела, для меня везде словно высвечивается большими неоновыми буквами этот газетный заголовок.

На самом деле, мне надо-то всего минут пять, чтобы снова совладать с собой. И я разражаюсь рыданиями. Ужасными, пугающими, совершенно безудержными рыданиями. Совсем не так, как принято проливать слезы в Англии, когда всячески стараешься их удержать и подавить. Наконец, выплакавшись, я просто тихо сижу на полу.

Когда начинает звонить телефон, я понимаю, что прошел уже целый час. Ноги затекли, и теперь, пытаясь подняться, я чувствую, будто их покалывает булавками. Должно быть, я умудрилась задремать. В голове появляется картинка, где я лежу в лодочке, и меня уносит течением. И мне этот образ очень нравится: словно Офелия на картине Джона Милле. Но та была то ли умалишенной, то ли уже мертвой…

«Стоп, хватит, – говорю я себе. – Ответь-ка на звонок».

– Привет, Эмма, это Линда. Ты сейчас очень занята? Можно я загляну к тебе на кофе?

Меня так и подмывает повергнуть в ужас Линду, ответив ей «нет». Однако вместо этого с моих губ слетает «да». Снова побеждает давно укоренившаяся вежливость.

– Чудненько! Буду через десять минут.

– Я пока поставлю чайник, – слышу я собственные слова, точно играю в какой-то пьесе.

Я растираю колени, чтобы вернуть им чувствительность, достаю из сумки расческу. Мне надо выглядеть прилично, иначе она все поймет.

Муж Линды преподает в том же университете, что и Пол, только на другом факультете. Впрочем, по утрам наши мужчины частенько ездят на работу одним поездом, и это, по всей видимости, и сближает нас с Линдой – почти что как знатную леди с Джуди О’Грэди ^[4].

Линда мне крайне неприятна. У нее скошенные назад зубы, точно у акулы, и чересчур напористая манера общения. И она, и прочие ПЖ – «профессорские жены», как я окрестила этих дам, когда сама оказалась в их рядах, – постоянно сплетничают между собою обо мне. Я прекрасно об этом знаю, но ничего не могу поделать. Надо просто не обращать на них внимания. Сохранять спокойствие и просто жить дальше.

Линда впархивает в мой дом, стоит только открыть дверь. Как ее, однако, нынче распирает энергией, аж с самого утра! Надо думать, у нее хорошие вести насчет Дерека. Сразу хочется, чтобы она поскорее ушла.

– Ты какой-то усталой выглядишь, Эмма. Не получилось ночью выспаться? – говорит она и, видя, что ухаживать за своей гостьей я даже не берусь, принимается сама готовить кофе. Предоставляя мне стоять этакой мебелью в своей же собственной кухне.

– Н-ну да, всю ночь крутилась и ворочалась. Пыталась разобраться с одним заковыристым местом в книге, что сейчас редактирую, – объясняю я.

Та сразу ощетинивается. Для нее просто невыносим тот факт, что я работаю. Когда я заикаюсь о своем занятии, Линда воспринимает это как личное оскорбление. Сама Линда не работает. «У меня столько всяких хлопот по дому, чтобы еще искать себе работу», – отвечает она, когда ее о том спрашивают, причем, как правило, с каким-то нервным смехом.

Как бы то ни было, она решает игнорировать откровенное пренебрежение к ее персоне и забрасывает меня своими новостями. Дерек получает новую должность – по-видимому, не без чьей-то поддержки. А это означает больше общественной значимости и приличную денежную прибавку. Так что Линда пребывает в бурном восторге, и ее самодовольство аж выплескивается через край.

– Декан их факультета хочет, чтобы Дерек взял на себя больше обязанностей. Так что начиная со следующего семестра он будет числиться заместителем декана по социальным вопросам, – сообщает она с такой четкостью, будто зачитывает пресс-релиз.

– По социальным вопросам? Бог ты мой, он же теперь по уши погрязнет в проблемах наркотиков, секса и разных дурных болезней! – восклицаю я, с удовольствием представляя Дерека, этого спесивейшего на свете типа, курирующего автоматы по продаже презервативов.

При упоминании секса Линда вся деревенеет, и я едва скрываю радость от этой своей крохотной победы.

– На самом деле, это замечательно, Линда, – говорю я. – Молоко я, кстати, уже достала – вон там, возле раковины.

Мы садимся за кухонный стол, и я слушаю ее болтовню по поводу всего, что происходит у Дерека на кафедре. Я понимаю, что рано или поздно она переведет разговор на «некоторые затруднения» у Пола – на его трения с деканом, – и я стараюсь этого не допустить. Я всячески вожу Линду окольными путями, обсуждая с ней мировые новости, задержку поездов, цены на мясо, – в надежде ее как следует вымотать. Однако эта дама, похоже, воистину неутомима.

– Так что, Полу удалось как-то поладить со своим деканом? – спрашивает она, натягивая доброжелательную улыбку.

– Да ну, – отмахиваюсь я, – это просто буря в чашке чая.

– В самом деле? А я вот слышала, будто доктор Бичем воспринимает эти трения куда серьезней.

– Все это довольно глупо. Доктор Бичем хочет урезать Полу самый популярный его курс, чтобы протолкнуть собственный. И если честно, он просто наглая, заносчивая задница.

У Линды выпучиваются глаза – она явно не привыкла в подобных выражениях отзываться о деканах.

– Ну, значит, им надо найти какой-то компромисс. Может быть, курс Пола попросту уже приелся?

– Уверена, что это не так, Линда. Не желаешь «имбирных орешков»?

Задобренная печеньем, она принимается перемалывать «орешки» один за другим. Разговор переключается на дочку Линды Джой («Это наша радость и гордость, потому мы и назвали ее Джой», – помнится, объясняла она), а также ее детей. Для моей гостьи это, похоже, та еще головная боль. Я обращаю внимание, что Линда, перечисляя все их недостатки и провинности, старается не отзываться о них как о своих внуках. Эти дети для нее «чересчур независимые», что в тесном мирке Линды означает страшный грех.

– Джози мне заявил на днях, чтобы я занималась своими делами, – припомнила она, сразу вскипев от возмущения. – Представляешь, всего девять лет – и сказать бабушке не лезть не в свое дело!