Тьма на ладони - Иори Фудзивара Страница 5

Он открыл было рот, чтобы поставить меня на место. Но, словно вспомнив о чем-то, осекся.

– Только что звонил секретарь президента, – произнес он сухо. – Меня и тебя – нас вдвоем! – хотят срочно видеть в Кабинете Номер Один.

– Вот как? – искренне удивился я. – Сам президент хочет видеть начальника отдела рекламы на пару с недоуволенным завсекцией?

– Именно так! Зачем – ума не приложу. Может, у тебя есть какие-нибудь догадки?

– Никаких, – честно ответил я.

Он тут же схватил висевший на спинке кресла пиджак, нацепил его, поправил галстук. И придирчиво осмотрел меня, явно борясь с желанием снова распахнуть свою пасть. Перед выходом из дому я, конечно, принял душ и переоделся. Но, судя по его глазкам, в моем внешнем виде оставалось еще много над чем поработать. Может, ему не нравился мой костюм за восемнадцать тысяч? Или галстук за девятьсот десять иен? [11]

Впрочем, сейчас его куда больше заботило то, что творилось на двадцатом этаже нашего небоскреба.

– Пошли! – бросил он мне и, пригнувшись, засеменил в сторону лифта.

Я наскоро оглядел зал. Завсекциями, вернувшись с совещания, таращились на меня. Все трое. Я был четвертым.

Сакума – по контактам со СМИ. Сумида – по маркетингу. Томидзава – по работе с филиалами. У каждого в глазах удивление. Перехватив мой взгляд, Сакума тут же уткнулся в бумажки у себя на столе. Сумида сделал вид, что включает компьютер. И лишь Томидзава не отвернулся. Ему тоже предложили увольняться по собственному, но он, по слухам, уперся, и ни в какую.

В отделе рекламы напитков-энергетиков – без малого двадцать человек. Четверо заведующих на такую горстку людей – явный перебор. И в целом вся компания скроена по такой же системе. Кризис секционного менеджмента. Больная тема всей пищевой промышленности. По уставу предложение о добровольном уходе должно касаться всех, кому за сорок. На самом же деле в первую голову предлагают уйти таким, как мы, – менеджерам низшего эшелона. Идеологи компании пытаются оправдать это «корпоративной логикой». Но еще немного – и результаты подобной «логики» будут неотличимы от массового увольнения.

А, ладно. Уже очень скоро этот чертов корпоративный мир останется у меня за спиной.

Пока мы дожидались лифта, Санада задал мне вопрос:

– А президент когда-нибудь раньше говорил с тобой с глазу на глаз?

– Нет, – сказал я. – С тех пор как меня перевели сюда из менеджеров… За последние пару лет – ни разу.

По крайней мере, я не соврал. Он собирался что-то добавить, но тут приехал лифт.

Слава богу, в лифте Санада заткнулся. Отчасти из-за присутствия других сотрудников. Но еще больше, видимо, оттого, что принялся лихорадочно восстанавливать в памяти квартальные показатели, производственные планы и прочую бухгалтерскую дребедень. Все-таки президент Исидзаки сам когда-то служил начальником рекламного отдела и уж нашу-то кухню знал как свои пять пальцев. А потому для Санады в эту минуту не было ничего важней, чем привести себя в полную боевую готовность для ответа на любой самый неожиданный вопрос.

Я же стал ломать голову, зачем президенту понадобилось разрушать свою священную ауру и отвлекаться на муравьишек вроде нас с боссом.

Каждую неделю мы отчитываемся директору по рекламе Като. Гендиректор Тадокоро выслушивает нас на собраниях среднего звена. Время от времени мы разъясняем нашу рекламную политику совету директоров. При чем тут президент Исидзаки? Его деятельность сводится к поддержанию отношений с внешним миром – конкурентами, смежниками и финансовыми организациями. А внутри фирмы его обязанности вот уже много лет исполняет генеральный директор.

За каким же дьяволом ему вызывать Санаду? Да еще и на пару с таким карьерным самоубийцей, как я?

В голове промелькнула вчерашняя ночь на Роппонги. А может, то был некий знак? Дзюнко Кагами… Когда-то давно эту женщину, нашего президента и меня свела вместе одна ситуация. Случай, не сыгравший особой роли в наших судьбах. Помнит ли он? Не знаю. Все-таки прошло двадцать лет! Даже в моей памяти от той встречи остались одни обрывки. Да и те всплыли только теперь – потому что я увольняюсь с работы, на которую тогда устроился.

Я зажмурился – и за пару секунд опять пережил, точно страшный сон, день, когда мне было двадцать шесть.

В те годы я служил в «Фудзи-про» – небольшой конторе, выполнявшей рекламный дизайн по заказам крупных компаний. Трудилось в ней человек тридцать. Бросив на полдороге университет, я подрабатывал где придется, в том числе и у них, пока меня не взяли туда режиссером рекламных роликов. Должность по тем временам довольно редкая. Всего режиссеров, включая меня, было двое. Команда у каждого небольшая, большей частью фрилансеры.

Тогда же, по молодости, мне удалось наваять сразу несколько довольно успешных роликов для телевидения. Я подавал надежды и смотрел в будущее с оптимизмом.

Однажды наш второй режиссер заболел и часть его работы – живая реклама в каком-то телешоу – неожиданно свалилась на меня. Работа нетрудная, хотя и с напрягом. Живой эфир как-никак; ошибешься – заново не переснимешь.

Первым делом я написал три сюжета в общей сложности на девяносто секунд. О «божественном», как сейчас помню, йогурте «Рэми-Ю» корпорации «Тайкэй». Той самой, что производит еду и напитки. Это теперь для пущего престижа они пишут свое название катаканой, [12]а раньше прописывали иероглифами. Но уже тогда были достаточно крутыми, чтобы спонсировать полуторачасовые шоу. А потому в моих сюжетах воспевалась продукция сразу трех компаний под одной крышей: «Продукты Тайкэй», «Напитки Тайкэй» и «Сласти Тайкэй».

А в агентстве, которое подбирало актеров (сегодня это называют «субкастингом»), нам предложили кандидатуру Дзюнко Кагами. Ей-то и выпало сыграть в наших съемках главную роль.

Шесть утра. Я наскоро представляюсь съемочной группе и, пока звукооператоры настраивают микрофоны, вызываю актрису в «музыкальный уголок» обсудить предстоящую съемку. В те годы на каждом ток-шоу обязательно пели звезды эстрады, для чего на краю сцены устраивался специальный уголок. Славные были времена.

Дзюнко Кагами оказывается женщиной чуть за тридцать – в актерской среде, считай, без пяти минут ветеран. Но что приятно – ни жеманства в манерах, ни персонального менеджера за спиной. Открыта, общительна. И даже в столь ранний час излучает очень естественную, почти детскую жизнерадостность. Я вдруг понимаю, отчего она так популярна в сценах с классическим японским интерьером.

Свои задачи она усваивает на лету. Сообщает, что для йогурта «Рэми-Ю» снималась уже раз десять. На обеих репетициях, что мы проводим, укладывается аккурат в девяносто секунд. Фруктом сезона мы выбрали клубнику. Ей предстояло залить йогуртом блюдце клубники, попробовать и произнести: «А с йогуртом – просто класс!» Мою идею разрезать ягоду ложечкой она находит весьма интересной. А отсматривая ранее снятые пробы, мурлычет: «Аж слюнки текут!»