Подсказчик - Донато Карризи Страница 5

Тем не менее дверь отворилась, и они оба оказались на свободе, идя навстречу этому тусклому, но такому ободряющему дневному свету.

Когда сердце девушки немного успокоилось и она уже могла, не задумываясь об оставленном там, в гостиной, пистолете, крепко прижать к себе Пабло, чтобы отбросить прочь все его страхи и стать для него горячим щитом, ребенок потянулся к ее уху и шепнул:

— А она не пойдет с нами?

Неожиданно Мила почувствовала, как потяжелели ее ноги. Она качнулась, но устояла.

Подстегиваемая силой ужасающего осознания, Мила, сама не зная почему, спросила мальчика:

— А где она?

Мальчик поднял руку и пальцем указал на второй этаж.

Дом смотрел на них глазницами окон, издевательски ухмыляясь проемом настежь открытой двери, что чуть раньше позволила им покинуть это звериное логово.

Именно тогда страх полностью улетучился. Мила преодолела последние метры, отделявшие ее от машины. Она осторожно усадила Пабло на сиденье и тоном, преисполненным торжественности, пообещала ему:

— Я скоро буду.

И снова вернулась, чтобы зловещий дом в очередной раз поглотил ее.

Мила оказалась у подножия лестницы. Посмотрела наверх, не подозревая о том, что ее там ожидало, и стала подниматься, крепко вцепившись в перила. Звуки Шопена все так же невозмутимо продолжали преследовать ее. Ноги словно приклеивались к ступеням, руки липли к перилам, которые, казалось, с каждым шагом пытались все сильнее удерживать девушку.

Музыка резко прекратилась. Мила в напряжении замерла на месте. Затем послышался хлопок выстрела, глухое падение и бессвязные звуки фортепьяно под тяжестью тела учителя музыки, рухнувшего на клавиши. Мила еще быстрее устремилась на верхний этаж. Она не могла быть полностью уверена, что на этот раз речь не шла еще о какой-нибудь уловке. Лестница повернула, и лестничная площадка перешла в узкий коридор, застеленный толстым ковром. В самом конце — одно окно. А перед ним — человеческое тело. Хрупкое, худое, в контражуре, приподнявшееся на носочки на стуле, с руками и шеей, вытянувшимися навстречу свисающей с потолка петле. Мила увидела ее в то время, когда та пыталась продеть голову в петлю, и истошно закричала. Девушка ее заметила и поторопилась довершить начатое. Потому что именно так он сказал, и именно этому он ее учил: «Если они придут, ты должна убить себя».

«Они» — это люди из внешнего мира, те, которые не смогли бы понять и никогда бы не простили.

Мила кинулась к девушке в отчаянной попытке остановить ее. И чем быстрее она приближалась, тем больше ей казалось, что она отдаляется в прошлое.

Много лет тому назад, в другой жизни, эта девушка была обычной девочкой.

Мила прекрасно запомнила ее по фотографии. Она досконально, черточку за черточкой, изучила ее снимок, прокрутив в мозгу каждую складочку, каждую родинку на лице, запоминая и повторяя каждую особую примету, включая любой, даже самый неприметный, дефект на коже.

И эти глаза. Такие живые, голубые в крапинку, способные сохранить без изменений свет от вспышки. Глаза десятилетней девочки Элизы Гомес. Эту фотографию сделал ее отец. Он выхватил это выражение лица дочери в один из праздничных дней, когда она собиралась открыть подарок и никак не ожидала, что ее будут снимать. Мила явственно представляла себе всю картину: то, как отец просит девочку повернуться к нему, чтобы, застав ее врасплох, сделать снимок, и как Элиза поворачивается, не успев даже удивиться. В выражении ее лица навсегда остался запечатленным особый момент, нечто такое, что обычно не воспринимается невооруженным глазом. Чудесное зарождение улыбки, перед тем как она появится на губах или засветится в глазах, словно восходящая звезда.

Поэтому девушка-полицейский нисколько не удивилась, когда родители Элизы Гомес в ответ на ее просьбу предоставить для следствия одно из самых последних изображений девочки дали ей именно эту фотографию. Конечно, такой снимок был не самым подходящим, потому что выражение лица Элизы было неестественным, и это обстоятельство делало почти бесполезным все попытки модулирования ее образа на предмет его возможных изменений с течением времени. Коллеги Милы, возглавлявшие расследование, выражали на этот счет недовольство. Но для Милы это не имело особого значения, потому что было нечто особенное в этой фотографии, какая-то энергия. И именно ее им следовало искать. Не одно лицо среди других лиц, не какого-то там ребенка среди множества ему подобных. Но именно ту самую девочку, с тем самым блеском в глазах. Лишь бы за это время никто не смог погасить его.

Мила едва успела вовремя вцепиться в девушку, обхватив ее за ноги, прежде чем та повисла бы в петле под тяжестью собственного тела. Она била ногами, металась, пытаясь кричать, до тех пор пока Мила не назвала ее по имени.

— Элиза, — произнесла она с бесконечной нежностью.

И девушка узнала себя.

Она забыла, кем была. Годы заключения по частичке изо дня в день с корнем вырывали из сознания характеристики ее личности. Так продолжалось до тех пор, пока она не убедила себя в том, что тот человек был ее семьей, ибо весь остальной мир забыл про нее и никогда не сделал бы ее свободной.

Элиза с изумлением посмотрела Миле в глаза и, успокоившись, позволила спасти себя.