Дикая степь - Лев Пучков Страница 5

Несчастные лекари, разумеется, тут ни при чем. Они сделали все, что было в их силах, и даже больше. Но человек не может противостоять воле Судьбы. В жизни каждого — будь то Повелитель Вселенной или простой чабан — наступает час, когда человек внезапно понимает: время его пребывания в этом мире подходит к концу…

Счастлив тот, кто может опередить этот час, ворвавшись на взмыленном коне в самую гущу врагов и геройски сложив голову в кровавой сече. Удел остальных — тягостное ожидание, дни и часы, до краев наполненные отчетливым понимаем того, что ты лишний на этом свете и принадлежишь уже к иному Миру…

Хан был прирожденным воином, большую часть своей жизни посвятил ратному делу и теперь, не имея возможности умереть, как подобает багатуру, жестоко страдал…

В начале прошлой луны приснилась Повелителю Степи каменная спина Сульдэ<Сульдэ — бог войны, по преданию — покровитель Чингисхана. >.

Сначала хан обрадовался: показалось, что Сульдэ зовет его в новый поход, приказывая встать и следовать за ним. Но бог войны был нем и глух, каких-либо знаков, указующих на благорасположение, не подавал и лик свой грозный явить не пожелал. Он отвернулся от своего земного наместника, ясно дал понять, что более не желает иметь с ним никаких дел.

Вот такой дурной и странный сон…

Проснувшись поутру, хан почувствовал легкую слабость и головокружение. Выгонял лихоманку обычным способом: охотой на волков. Весь день скакал на арабском скакуне, продираясь сквозь тальник и сигая через балки, а к вечеру почувствовал себя еще хуже. Рвала на части странная боль в груди, не дававшая нормально вздохнуть в первой половине дня и приносившая ужасные страдания к вечеру.

Почти две луны лекари пытались вернуть степному царю прежние бодрость и силу. Измывались как могли: заставили отказаться от мясных и мучных блюд, кормили ухой из щучьих плавников, поили горькими отварами степных трав…

Лечение не помогало: больному становилось все хуже и хуже. Чувствуя, что силы покидают его, хан отдался припадку дикой ярости и самолично обезглавил незадачливых эскулапов.

Двор был в смятении: в Степи давненько уже переняли европейские манеры, предписывающие травить родичей ядами, исподтишка колоть недругов кинжалами профессиональных убийц и лишать головы всех подряд строго в судебном порядке. Не пристало монарху сабелькой размахивать…

Утолив ярость, хан впал в детство. Дал Басану два поворота клепсидры<Клепсидра — водяные часы. Видимо, нукеры хана позаимствовали сию вещицу в Черноморском походе. >, чтобы добыл в ближайших кочевьях пару бурдюков кислой арзы, изготавливаемой простыми степняками из снятого молока, одежду попроще и… юрту шамана, в которой он, Повелитель Степи, родился. А еще приказал разыскать шамана Агунджаба, который воспитывал его в детстве, и, коли еще жив старый колдун, срочно привезти…

Адъютант справился: спустя малое время юрта стояла, где приказал повелитель.

Агунджаба долго искать не пришлось. Узнав о болезни своего питомца, он сам отправился в путь и вскоре прибыл в Ставку. Хан уединился с шаманом в юрте, и целую ночь они провели вместе: жгли костер, дымили благовониями, стража слышала какие-то заунывные песни и странные крики…

Утром произошло удивительное событие, которое иначе как капризом больного не назовешь. Хан со скандалом выдворил своего воспитателя из юрты и пинками гнал до первой линии стражи, осыпая страшными проклятьями и бия его по костлявой спине плетью.

Старый ведун, плача от неслыханного позора и смертельной обиды, укрылся в шатре черкешенки<Черкешенка — кабардинка (просторен.). Кабарда издревле славилась как известный поставщик невест для титулованных особ Российской империи. > Джан — людям в глаза стыдно было смотреть.

Царица обласкала незаслуженно оскорбленного белобородого старца, просила, чтобы не насылал гнев степных богов на голову выжившего из ума больного, и вместо хана просила у него прощения. Затем, щедро одарив шамана баранами и тканями, собственноручно посадила на самого лучшего верблюда и отправила домой.

А хан тут же забыл о вопиющей несправедливости, допущенной им в отношении близкого человека. Владыка Степи переоделся в грубую конопляную рубаху, накинул бараний телогрей, отнятый у какого-то пастуха, и, велев наполнить черную юрту своим любимым оружием, объявил, что пускается в последний загул, желая предстать перед Сульдэ, как подобает настоящему воину в мирное время: бедным, пьяным до потери способности узнавать родных, но во всеоружии.

— Зачем Господин позорит нас перед лицом всей Степи?! — возопила любимая жена — черкешенка Джан, возглавившая делегацию родственников, пожелавших урезонить хана. — Чем мы прогневали Господина, что он отказался от подобающих его положению привычек и уподобился низкому харачу?<Харачу — простой человек, бедняк. > Мы в страхе думаем: а не сошел лис ума повелитель? Не одержим ли он злыми духами, что терзают по ночам его бессмертную душу…

— Идите все в заскорузлый зад больного верблюда, — повелел хан, не дослушав горскую красавицу. — А кто придет еще без спроса — велю отрубить башку…