Благородный топор. Петербургская мистерия - Р. Н. Моррис Страница 45

«А. А.», — значилось в конце. Порфирий Петрович снова поднес лист к носу. Да, именно так пахли духи Анны Александровны.

Впрочем, сам по себе приятный запах не способствовал сосредоточению мысли. На это требовалась как минимум папироса, и никак иначе.

И тут откуда-то из участка донесся высокий не то крик, не то причитание. Порфирий Петрович со стыдливой поспешностью сунул лист обратно в шкатулку и, захлопнув крышку, запер. Крик между тем не утихал — напротив, становился все слышней, и даже вроде как приближался к дверям апартаментов. Порфирий Петрович едва успел обернуться, как двери распахнулись и на пороге возникла Катя, горничная Анны Александровны, — да не одна, а с чумазым мальчуганом лет десяти-одиннадцати, которого держала за ухо. Мальчишка в кургузом зипуне, страдальчески кривясь, верещал:

— Пусти, ну! Ухи оторвешь!

— Вот он! Вот он, паршивец! — невзирая на сопротивление упрямца, с победной решимостью вскрикнула Катя. — Мальчишка тот!

Она в очередной раз крутнула ему ухо, отчего мальчуган, ойкнув и выгнув шею, встал на цыпочки. По лицу его текли слезы.

— Ну, ну! — Порфирий Петрович немедленно встал с кресла. — Это, видимо, тот мальчик, что приходил тогда к Горянщикову?

— Опять вот нынче объявился. Я его углядела: за домом нашим шпионил.

— Да ухо же оторвешь! — хныкал мальчуган.

— Вы бы, право, отпустили мальчика. Ему же больно.

— Видали страдальца! Да отпусти я его, он вмиг прочь сиганет! Вы только гляньте на него! Всю дорогу сюда пришлось вот так его вести.

— Боже правый. Нет, я в самом деле прошу вас его отпустить. Свидетельство, полученное под физическим воздействием, незаконно в нашем правосудии. — Порфирий Петрович, пройдя к дверям, запер их на ключ. — Вот так, — сказал он, опуская ключ в карман домашнего халата и строго кивнув Кате.

Та в ответ нахмурилась, все еще не решаясь отпустить мальчугана.

— Вы его, шельмеца, еще не знаете!

— Ничего-ничего. Дверь заперта, бежать ему некуда.

Катя наконец отпустила мальчугану ухо — неохотно и с оглядкой, как будто бы он в тот же миг мог взять и упорхнуть. Причем чувствовалось в ее неохоте еще и скрытое желание построжиться, показать свое превосходство, которого она теперь явно лишалась. Порфирий Петрович, вполне угадывая эти чувства, с церемонным видом поклонился:

— Очень вас прошу остаться, пока я беседую с нашим молодым человеком.

Мальчуган, обретя таким образом нежданное для него покровительство, дерзко глянул на свою обидчицу, потирая покрасневшее ухо.

— Стой давай смирно! — прикрикнула на сорванца Катя.

— Ну что, хлопец, как тебя зовут? — осведомился Порфирий Петрович.

— А че я такого сделал? — спросил малец с вызовом.

— Тебя никто ни в чем и не обвиняет. Просто может статься, что ты нам поможешь — знаешь в чем? В раскрытии убийства.

— Убийства! — ахнул мальчуган. Глаза на чумазой физиономии завороженно заблестели.

— Именно так.

— А что мне за это будет?

— Ну, лично тебе, как славному малому, душевное спасибо. За гражданскую, так сказать, доблесть.

— Тю-ю! А я-то думал…

— Я тебе попробую кое-что разъяснить. Видишь ли, есть такая штука — гражданский долг. Если ты его выполняешь, тебя награждают, а если нет, то, бывает, и наказывают. Так что выбирай. Ведь я, если ты откажешься разговаривать со мной начистоту, могу и в кутузку тебя посадить.

— Вот-вот, да еще и высечь! — не преминула вставить Катя.

— Ну, до этого, надеюсь, дело не дойдет, — успокоил встрепенувшегося мальца Порфирий Петрович. — Лишение свободы уже само по себе достаточное наказание. А вот если ты нам в самом деле поможешь, я могу рапортовать о твоем поощрении. Может, благодарность тебе вручат, а то и медаль.

— А как это — бладарность вручат?

— Это бумага такая почетная, с твоим именем. Мол, такой-то и такой-то сильно нам помог и через это отличился.

— И что мне с той бумаги?

— Как что? Может, о ней сам государь когда прознает!

— Да ну! А ему-то что с того?

— Ему? Он знаешь, брат, как обрадуется!

— А целковый он мне за это даст?

— Тоже заладил: даст, не даст! Радовался бы, что он в кутузку тебя не упрячет да высечь не велит, — сказал Порфирий Петрович, утомляясь уже от подобного диалога. — А вот коль захочет, может даже медаль тебе золотую пожаловать, за верную службу. Только это, брат, зависит от того, как ты нам поможешь. Ты вон даже имени своего не называешь — что ж нам в благодарственной бумаге писать?

— И то правда. Меня Митькой кличут!

— Вот видишь, Митя. По крайней мере, есть уже что в грамотку ту записать. А живешь ты где? — Глаза у мальчугана настороженно прищурились. — А то вздумает вдруг государь награду тебе пожаловать, а послать-то ее и некуда.

— Да там, при гостинице я живу. «Адрианополь» называется. Я там на посылках. А то, бывает, и на дверях замещаю.

— Что ж, славно. «Адрианополь», это у нас…

— На Большом прешпекте! На Васильевском!

— Ах да, точно! И что же тебя, Митя, к тому дому на Большой Морской занесло? Чего ты там высматривал?

— Да не высматривал я ничего!

— Ах, врун ты эдакий! — опять вмешалась Катя.

— Я там карлу одного караулил!

— Вон оно что. — Порфирий Петрович заговорщически поглядел на Катю. — Карлу, значит. А зачем?

— Хотел повыспросить, как он все эти штуки проделывает.

— Какие еще штуки?

— Ну, эти. Фокусы.

— Фокусы? Так. Давай-ка, Митя, по порядку. Ты прежде уже встречал Гор… того карлика? — Мальчуган нахохлился, уставясь в пол. — Эта вот барышня утверждает, что ты уже как-то навещал их дом. Причем поднимался непосредственно к господину Горянщ… к тому карлику. Это так?

— Ну, так.

— Зачем ты к нему приходил?

— Барин посылал.

— Что за барин? — Мальчуган пожал плечами. — Откуда ты его знал?

— Он, это, в гостинице у нас останавливался.

— Постоялец, значит?

— Ага.

— Так зачем он посылал тебя туда, в тот дом?

— С письмом каким-то.

— К тому карлику? Мальчуган кивнул.

— И ты то письмо, стало быть, вручил? Тот снова кивнул.

— И?

— Че «и»?

— Я в том смысле, зачем же ты потом снова туда приходил, вокруг ошивался? Ну да ладно. Ты вот сейчас про фокус какой-то обмолвился. Что хоть за фокус-то?