Будь моей - Лора Касишке Страница 44

— Прости, — прошептал он, снова передвинулся вверх, к плечу, заскользил вдоль руки, от локтя к запястью, нежно приложился к ладони. Легонько куснул левое запястье, обхватил его и закинул вверх за голову, затем проделал то же самое со вторым.

— Хочу связать тебя, — сказал он, — и довести до оргазма.

Поразительно, но это дикое в общем-то предложение заставило все мое тело наэлектризоваться, словно о стенку желудка ударился камертон, и внутренности ответили звоном: спина выгнулась, а соски затвердели без всякого прикосновения.

Брем встал, поднял с пола брюки и достал из кармана кусок веревки — такой длинной, что я удивилась, как же это я не заметила, что он все время таскает ее с собой.

Я смотрела на веревку.

Он повернулся, улыбаясь, и поднял ее повыше, чтобы я могла разглядеть. Это была бельевая веревка, такая же, как те, что моя бабушка всегда натягивала на заднем дворе между двух древесных стволов. Я вдруг представила ее в розовом платье, совершенно ей не подходящем, — с большими карманами, набитыми прищепками. Она бы в жизни такое не надела. Моя бабушка, которая уже двадцать лет как лежит в могиле. Брем рывком растянул веревку:

— Твой муж когда-нибудь тебя связывал?

— Нет. — Я дышала так тяжело, что едва могла выдавить из себя слово.

— Ну вот. — Он улыбнулся. — А я сейчас свяжу.

Поначалу, несмотря на вожделение, смешанное со страхом, я чувствовала себя немного глупо. Молча лежала голая на спине, терпеливо ожидая, пока Брем затянет запястья у меня над головой и привяжет веревку к ножке стула, который он подволок к матрасу. Может, я должна отбиваться, подумала я, для большего правдоподобия? Или хоть притвориться, что отбиваюсь?

Вместо этого я замерла без движения, плотно прикрыв глаза, размышляя вопреки всему о работе. К этому часу урок уже должен закончиться. Интересно, долго сидели мои студенты, недоумевая, куда я девалась? Злились или нет? Может, как раз наоборот: поздравили друг друга с нежданно свалившимся счастьем и ринулись вон из аудитории? («Ура! Англичанка не пришла!») Отправили гонца в секретариат — сообщить, что миссис Сеймор так и не появилась? Вполне вероятно, что Бет сейчас названивает мне домой, пишет письмо по электронной почте или просто-напросто пожимает плечами.

Только тут до меня дошло, что веревка крепко затянута вокруг моих запястий. Чтобы выбраться, мне придется сбить стул и ползти на своих израненных коленках. Ну и видок у меня будет. К тому же ему не составит труда подавить любые мои попытки. Я поняла, что Брем уже успел раздвинуть мне ноги и двигается между ними, целуя бедра, — я ощущала его горячее дыхание. Я открыла глаза и уставилась в потолок, напрочь забыв о занятиях, ободранных коленях, Джоне, Гарретте, Чаде, своем отце, о том, что я — учительница английского и женщина среднего возраста. Мои бедра потянулись ввысь, и вокруг было только небо… Он всунул в меня два пальца, и я забилась в путах. Чтобы я кончила, Брему даже не пришлось прикасаться ко мне языком.

Позже, когда член Брема скользил внутри меня туда-сюда, с руками, все так же стянутыми над головой, меня пронзила мысль: что все это значит? Секс для удовольствия? Своего рода компенсация за то, что я стала старше, вырастила ребенка, а моему браку настал конец? Отношения, при которых ты не требуешь большего, чем они могут дать. Не желаешь ничего большего. Сплошные «не». Удовольствие в чистом виде. А нам ничего другого и не надо.

Но тут Брем посмотрел на меня и сказал:

— Помни, детка, ты вся принадлежишь мне.

Я попробовала незаметно проскользнуть к себе в кабинет, но, когда я уже ступила за порог, Бет крутанулась на своем стуле перед компьютером и крикнула:

— Шерри! С тобой все в порядке? Почему тебя не было на уроке?

— Ох, — протянула я. — Проспала. Чувствую себя паршиво.

Она примерно секунду изучала меня, а затем заявила:

— Но ты отлично выглядишь.

На автоответчике скопилось семь сообщений.

Два от Бет: первое — с целью проверить, не заснула ли я у себя в кабинете, второе — подтверждающее, что меня нет и я пропустила урок. Одно от студентки, оставившей письменную работу в моем почтовом ящике. Одно от Сью, которая узнала от Роберта Зета, что я не пришла на работу. Подруга интересовалась, намерена ли я прогулять и следующие уроки, и равнодушным деловым тоном заключала: «Надеюсь, у тебя все нормально». Два сообщения от Джона: «Боже мой, Шерри! Ты пропустила занятия. В чем дело?»

Я почувствовала себя счастливой, услышав в его голосе искреннее беспокойство. Оно казалось таким знакомым, таким родным. Так и должен вести себя нормальный муж, получив известие, что нынче утром его жена не появилась на работе.

Второе сообщение он наговорил полушепотом: «Надеюсь, происходящее соответствует моим догадкам. Дома расскажешь. В подробностях».

Последнее сообщение пришло из Саммербрука: «Звоним известить вас, что самочувствие вашего отца улучшилось. Перезвоните, если хотите узнать последние новости». Женский голос был мне незнаком. Радостный, с какими-то детскими интонациями. Он показался мне фальшивым.

Надо было ответить на звонки, но я сильно сомневалась, что смогу разговаривать, не выдав себя. Любой, услышав меня, догадался бы, что у меня за плечами — долгое утро в постели с любовником.

Я включила компьютер.

В электронной почте обнаружилось письмо от Чада.

«Ма. Я вот чего. Короче. Если вы с папой не слишком заняты, сможете забрать меня из аэропорта, как думаешь? Через неделю, в следующее воскресенье. Ищите в багажном отсеке парня, ранее известного вам как сын. Ты меня еще помнишь? Ты вроде моя мама?

Чад.

P.S. Еще не отговорила Гарретта от воинственных замыслов? Я сказал: «Дерзай, болван. Нам больше жратвы достанется…»

Я выключила компьютер, сняла телефонную трубку, намереваясь позвонить в Саммербрук: мне было безразлично, что подумает обо мне и моих любовных интригах лечащий врач отца. Даже если что и заподозрит, мне-то что? Я попросила соединить меня с ней, услышала в ответ, что доктор на месте, и меня переключили на ее номер.

— Алло?

По телефону она говорила тем же радостным и музыкальным голосом, каким наговорила сообщение на автоответчик. Я представилась и объяснила, кто мой отец. Она пропела, снова невыносимо фальшиво: «О! Да-да, да!» По ее словам, с тех пор как они начали давать ему золофт, ему стало намного, намного лучше. Вчера удалось уговорить его спуститься на сеанс художественной терапии (мне показалось, она листает страницы, сверяясь с историей болезни отца, подробно отражавшей каждый его шаг, каждый перепад настроения, — в моем воображении возникла папка, полная пустых белых листов, тонких, как луковая шелуха), и он выглядел очень, очень счастливым. Вместе с еще несколькими пациентками он делал пасхальные корзинки. Снова начал есть. Я отодвинула телефонную трубку от уха, потому что она говорила слишком громко и возбужденно.