Когда красное становится черным - Цю Сяолун Страница 43

– Разве я такое говорил?

– Говорили. Слова были именно такие: «Все еще читает и пишет, что-то похожее на «Доктора Живаго». Не нужно переживать, товарищ Чжуан. Дело не имеет к вам никакого отношения, но ваша информация может очень помочь нам в работе.

Чжуан замялся.

К их столику приближался молодой человек. Подойдя, он протянул Белому Облаку руку, приглашая на танец. Она вопросительно улыбнулась Чэню. Чэнь одобряюще кивнул и в тот же момент услышал как Чжуан продолжил подавленным голосом:

– Теперь Инь и Ян оба мертвы, я думаю, мои слова никому не навредят.

– Да. Никому. Пожалуйста, продолжайте.

Последовала очередная недолгая пауза.

Чэнь сделал глоток вина. Недалеко от него, перед роялем, грациозно двигались Белое Облако и молодой человек. Идеальная пара, оба молодые, энергичные, ритмично двигающиеся.

Чжуан заговорил:

– Я встретил Яна в начале шестидесятых, во время так называемого «Движения за строительство социализма», понимаете, незадолго до культурной революции. Школьные власти назначили Яна и меня в одну и ту же учебную группу. Мы были оба одиночки, и оба были внесены в список, как специальные объекты для промывания мозгов. Однажды ночью нас временно поместили в отдельную комнату для так называемого «интенсивного обучения». Ян говорил, что ему плохо спится, но в одну из ночей я заметил, что он что-то пишет под одеялом в своей записной книжке. На английском языке. Я спросил его, что он пишет. Он ответил, что это рассказ об интеллектуале, что-то вроде доктора Живаго.

– Вы смотрели, что он писал?

– Я не понимаю по-английски. И я вовсе не хотел видеть ни единого слова.

– Почему, товарищ Чжуан? – Ян сказал, что это история одного интеллектуала, который сам овладевал знаниями. Вот и все. Если бы школьные власти узнали об этом, то я мог бы сказать, что это его дневник. По крайней мере, я тогда так думал. Это же не преступление – хранить дневник. Но, если бы я его читал, это было расценено как чтение книги, и я превратился бы в контрреволюционера, скрывающего информацию от властей.

– Да, понимаю, вы не хотели навлечь ни на него, ни на себя неприятности. А вам Ян говорил еще что-нибудь об этом?

– С его стороны было очень наивно говорить мне, что он пишет рассказ. К счастью, я и не имел представления, кто такой этот доктор Живаго, может быть, Ян лично его знал. «Живаго» созвучно с китайским именем. Перевод с китайского языка не вышел в свет… дайте мне подумать, до середины восьмидесятых. Вы же знаете, это было запрещено, так как считалось, что в том романе содержится критика Октябрьской революции. В те годы книга, получившая Нобелевскую премию, была объявлена контрреволюционной.

– Да, да. Я знал одного человека, которого отправили в тюрьму из-за того, что он переписал книгу «Доктор Живаго». Вам повезло, что вы остались в тени, – сказал Чзнь. – Вы когда-нибудь говорили с Яном о ней?

– Нет. Вскоре началась культурная революция. Всех нас, как сломанных глиняных буддийских божков, скинули в реку. Что нас могло волновать?! Меня бросили в тюрьму за так называемое «преступление», которое сводилось к тому, что я слушалрадиостанцию «Голос Америки». Когда я вышел из тюрьмы, Яна уже не было в кадровой школе. Потом он умер.

– Есть у вас какие-либо сведения о том, что он продолжал писать во время культурной революции?

– Нет, но сомневаюсь. Сложно представить, что в те годы кто-то мог писать на английском языке.

– Понятно, но Яну было разрешено держать у себя английские книги. Это послабление было сделано благодаря одному особенному слову – «пуканье», я думаю, оно было в стихах председателя Мао.

– Ах да, я слышал об этом.

– Как вы думаете, кто-нибудь еще мог знать об этой рукописи?

– Думаю, нет. Для него это было бы самоубийством, – сказал Чжуан. – Исключение – Инь, конечно.

Когда разговор с Чжуаном закончился, Чэнь что-то записал на салфетке, а также принял решение относительно обеда. Не было смысла искать другой ресторан. Он мог использовать время для себя, чтобы еще подумать. Большую часть времени Белое Облако танцевала далеко от стола, и это было хорошо.

Аббревиатура в рукописи перевода стихов стала более понятна. Если этот роман написан Яном, как предположил Чжуан, то буква «Г» может относиться и к главам. Ян мог использовать в своем романе стихи, вставляя их в разные места текста, так же как в романе «Доктор Живаго». И предположения Пэйцинь о плагиате тоже уместны. Часть романа Яна казалась написанной очень хорошо.

Но где была эта рукопись? Чэнь вообще не был уверен, что эта рукопись существовала.

Чэнь часто записывал свои мысли в записную книжку, на кусочке бумаги или даже на салфетке, как в этот вечер. Позже, по той или иной причине, ему не удалось развить эти идеи, и то, что он записал, так и оставалось фрагментами.

Итак, Ян также мог записывать некоторые мысли бессонными ночами, в дни «Движения за строительство социализма», когда он вместе с Чжуаном был заточен в изолятор. Но эти записи могли и не войти в роман. Чэнь добавил еще пару слов на салфетку и осмотрелся, прежде чем положить ее в карман.

Белое Облако, казалось, всецело наслаждалась атмосферой в баре, чувствуя себя как рыба в воде. Хоть эта новая культура ностальгии не особо привлекала Чэня, он находил достаточно приятным проводить вечер в таком модном месте, в компании столь прекрасной девушки. Здесь она пользовалась популярностью. Она танцевала с молодым человеком один танец за другим. На ее лице проступил яркий румянец.

Чэнь воздержался от приглашения Белого Облака на танец. С улыбкой наблюдая за танцующими, он обнаружил нечто похожее на ревность. Обычно молодая девушка предпочитает партнера ее же возраста, а тут «временный начальник» для нее означает лишь бизнес, и все.

В его голове промелькнули строчки Ян Цзидао поэта XI века: