Гребень Клеопатры - Мария Эрнестам Страница 43

Волосы снова упали ей на лицо, и она откинула их назад.

— Поначалу я думала, что не выживу. Потом — что останусь прикованной к постели. Когда мне сказали, что я поправлюсь, но никогда больше не смогу ходить, я почувствовала, что вытащила счастливый билет. Я благодарна Богу за то, что выжила, хотя мне и жаль того, что я утратила, — возможность ходить. И мужа.

— Мужа?

— Он бросил ее, когда узнал, что она навсегда останется инвалидом. Свинья. — Немецкий акцент Михаэля стал явным.

Стелла перегнулась через ручку кресла и погладила отца по щеке.

— Не говори так, папа. Не все находят в себе силы жить с больным человеком. Конечно, я надеялась на его поддержку. Поначалу он проводил со мной много времени, радовался моему выздоровлению, утешал меня, подбадривал. Потом я позвонила ему из больницы и попросила приехать, чтобы кое-что сообщить. Он приехал и увидел меня в инвалидном кресле. Я попросила медсестру вымыть мне волосы перед его приездом и чувствовала себя почти красивой. Он смотрел на меня и улыбался. Потом спросил, что же я хотела ему сообщить. «Я могу иметь детей! — воскликнула я. — Врачи говорят, что я могу иметь детей!». Я думала, он обрадуется, но он стоял мрачный как туча. «Я надеялся, ты скажешь, что снова можешь ходить», — медленно произнес он. «Нет, — ответила я, — я никогда больше не смогу ходить». В тот момент я поняла, что потеряла его.

Фредерик не знал, что сказать. Он повернулся к окну и увидел птицу, летящую к горизонту. Наверное, это перелетная птица, которая не успела улететь на юг, решил он. Ей не хотелось улетать в теплые края, но наступили холода, и пришлось.

Стелла вздохнула.

— Когда-то я не ходила, а летала. В больнице меня научили передвигаться с черепашьей скоростью. Когда я должна была впервые пересесть с койки в кресло, поворот на девяносто градусов после многих недель, проведенных в постели, казался мне чем-то невозможным. «Нужно все делать постепенно», — советовали медсестры. Сначала повернуться на несколько градусов, потом еще немного, потом еще. Наконец у меня получилось. Мой мир стал крошечным. Счастьем было теплое покрывало на ногах или прохладный душ после кошмарной ночи. Хороший аппетит и вкусная еда. Все стало гораздо проще. И я изменила угол зрения. Я научилась воспринимать свой маленький мирок так, словно это большой мир. Именно это помогло мне выжить. И мой отец, разумеется. Если бы не он, меня бы уже не было на свете.

Фредерик провел рукой по волосам, прогоняя неприятные воспоминания о собственном отце. «Хочешь иметь детенышей — будь любезен подтирать им зады всю жизнь».

Стелла снова вздохнула.

— Наверное, в моих устах это звучит странно, но я счастливый человек. Я думала, что сломаюсь, когда меня бросил муж, и это было бы полным поражением. Но я выжила, я приняла этот божественный дар. И Бог вознаградил меня за терпение. Я архитектор, а в этой профессии руки важнее ног. Фирма, в которой я работала раньше, заверяла, что возьмет меня обратно, как только мне станет лучше, но я чувствовала, что готова рискнуть и попробовать что-то новое. Мне было нечего терять. Сейчас я работаю по специальности, в основном создаю дома для инвалидов. И вы не представляете, каким спросом пользуются мои проекты. У меня столько заказов, чем я не успеваю их выполнять. Кроме того, я читаю лекции в обществе инвалидов о том, как мобилизовать свои внутренние силы и жить дальше. Порой мне трудно общаться с отчаявшимися людьми, но иногда достаточно дать им понять: я с оптимизмом смотрю в будущее. И они думают: «Если она смогла, то и я тоже смогу».

Она рассмеялась.

— Вы не поверите, но я даже стала подрабатывать моделью. Началось с рекламы товаров для инвалидов, потом меня пригласили в женский журнал демонстрировать прически. Я сильно похудела после несчастья, может, это сыграло свою роль. Разве не абсурдно, что многие воспринимают избыточный вес как самую большую трагедию в жизни?

Фредерик уже не испытывал ненависти к человеку, который сделал с ней такое, напротив, ему было стыдно, что сам он так и не научился прощать. Стелла выжила, научилась справляться сама. Он же остался в прошлом, полном чувства вины и презрения к самому себе.

— Я уверен, что тогда вы были столь же прекрасны, как и сейчас… Вы просто красавица, — вырвалось у него.

Стелла снова рассмеялась. Словно жемчужное ожерелье порвалось, и бусинки с легким звоном посыпались на пол, подумал Фредерик.

— Спасибо, Фредерик. Вы очень милы. Приходите ко мне в гости еще. Тогда вы заметите, что я не всегда такая счастливая, какой хочу казаться. По ночам мне снится, что я встаю из кресла и иду. Быстрее, быстрее, пока не начинаю бежать. И не могу остановиться. Просыпаюсь вся в поту. Но ноги неподвижны. И тогда я оплакиваю не только возможность ходить, но и блаженное время неведения. Время, когда я не знала, что жизнь может быть такой ужасной. Ментальная невинность, если можно так выразиться.

— Я понимаю, о чем вы, — сказал Фредерик, глядя ей в глаза.

Михаэль встал.

— Жаль прерывать вашу беседу, но мне пора в клуб, — сказал он. — Ты со мной, Фредерик?

Вопрос был риторическим. Стелла заверила их, что сама уберет со стола. У выхода она протянула Фредерику руку. Он взял ее и надолго задержал в своей руке. Ему очень хотелось поцеловать ее, но он сдержался.

— Спасибо, — сказал он. — Не только за пирог и кофе. Надеюсь, мы скоро снова увидимся.

— Я в этом не сомневаюсь. И тогда я угощу вас чем-нибудь посущественнее кофе. Приезжайте.

Она улыбнулась и помахала им на прощание. Мужчины сели в машину и уехали. Фредерик долго молчал.

— Она прекрасно говорит по-шведски, в отличие от меня. Но между собой мы всегда говорим по-немецки, — произнес Михаэль.

— Она прекрасна, — произнес Фредерик невпопад.

Михаэль ничего не ответил. Они ехали молча. Автомобиль въехал в город, но потом свернул на юг, в один из тех районов на окраине, где Фредерик почти никогда не бывал. Они миновали несколько особняков, окруженных садами, и остановились на парковке у коттеджей. Михаэль заглушил двигатель.

— Мне нравятся старые видеофильмы, — сказал он. — Я люблю смотреть их снова и снова. Те, которые снимал, когда моя жена была жива. Когда Стелла бегала по лужайке. Я смотрю на ее быстрые ножки, думаю о том, что она обречена всю жизнь провести в инвалидном кресле из-за этого пьяницы, и ненавижу его. Это не значит, что я не горжусь ею. Горжусь. А его ненавижу. Я не могу простить. Не могу забыть. Может, я смог бы, если бы он признал свою вину в том, что совершил. Но он этого не сделал. Как и многие другие. Врачи, адвокаты, рабочие, крестьяне… все они, когда им выгодно одно, — могут быть демократами, а когда выгодно другое — фашистами. Я могу простить, но только если преступник признается в содеянном. — Михаэль показал пальцем на ближайший кирпичный дом с припаркованной у входа красной машиной и качелями в саду. — Здесь живет мужчина, который время от времени позволяет себе выпить лишнего. У него жена и трое детей. Были. Они уехали после того, что произошло. Живут теперь в другом городе. Он даже качели не убрал. Его интересует только выпивка.