Город, который забыл, как дышать - Кеннет Дж. Харви Страница 43

Джозеф опрометью кинулся вниз. На последней ступеньке он поскользнулся и чуть не упал. Пол, что ли, мокрый? Джозеф промчался по коридору. Ванна налита до краев, здесь тоже никого. На полу лужи, влажные следы ведут на кухню, а оттуда на крыльцо. Может, Тари решила искупаться? Или он сам ей велел? И наполнил для нее ванну? Джозеф никак не мог вспомнить и насмерть перепугался. Хватая ртом воздух, он вылетел на заднее крыльцо. Пустырь, заросший высокой травой, за пустырем — лес. В жизни не боялся деревьев, а вот теперь страшно. Господи, а вдруг она заблудилась в лесу? Паника растет, во рту — металлический привкус. Тари! Да брал ли он ее вообще с собой? Или приехал один, и все это время с ним никого не было? Забрался в глушь, чтобы отгородиться ото всех. Ото всех на свете.

— Тари! — испуганно звал Джозеф. В лесу перекликались две птички, одна из них слетела с ветки, зашуршала листва. Джозеф сбежал с крыльца и краем глаза заметил справа сарай. — Тари!

Она тихо стояла в дверях спиной к нему и даже не пошевелилась, когда Джозеф окликнул ее.

— Тари, — сердито повторил Джозеф, страх быстро сменялся гневом. Он кинулся к дочери и схватил ее за плечо. Она не реагировала. Ее рубашка совсем промокла. Джозеф услышал, как она монотонно шепчет: «Рыба в море. Рыба в море…»

— Тари! — Он развернул ее к себе и увидел белое как мел лицо, кожу, покрытую цыпками, дрожащие синие губы. — Тари!

«Рыба в море, — монотонно повторяла она, зубы стучали как игральные кости в стаканчике. — Рыба в море…»

Последний раз Ким выезжала на шоссе больше года назад. Раньше они с Джозефом часто ездили за город по выходным. Сворачивали где-нибудь на пустынную двухполосную дорогу и катили по ней все дальше и дальше, пока не добирались до приморского поселка. Джозеф и Ким смотрели, как толпятся у бухты или лепятся к высоченным скалам дома, как притаились валуны у подножия утесов, как бьются о берег волны, как изгибаются вдоль береговой линии пыльные улочки. Солнце катилось над океаном, мягким светом заливало окрестности, все казалось таким ясным, таким простым. Ким всегда поражали эти бесконечные нити дорог, соединявшие поселки, когда-то доступные только с моря.

После развода Ким с головой окунулась в рутину: готовка, уборка, работа, воспитание Тари. Никаких поездок. Свободное время они с Тари проводили в магазинах или парках. Но теперь Ким снова почувствовала себя вольной птицей, она ехала мимо бескрайних полей и перед глазами у нее были пустоши с валунами, а не осточертевшая мебель. Вместо четырех стен — хвойные леса. Ким и в голову не приходило, до чего здорово просто ехать по дороге.

Когда Джозеф рассказал, что собирается снять на лето дом в Уимерли, Ким захотелось немедленно все осмотреть самой. Старые городки всегда ее завораживали. Она с удовольствием бродила по когда-то процветавшим поселениям, по пустырям, окружавшим покинутые дома. Многим постройкам было не меньше ста лет. Она заглядывала в окна — домотканые ковры на полу, старинная мебель, керосиновые лампы, посуда. Все, теперь уже никому не нужное, продолжало стоять на своих местах. Руины чужой жизни. Некому заявить на них свои права. Разоренные гнезда. Иногда задняя дверь оказывалась незапертой, и тогда Ким осторожно входила, она двигалась медленно, словно шла по чужому, романтичному и покинутому всеми миру древних легенд. Ким погружалась в туманное прошлое, во времена, когда эти дома были молоды, когда их любили. Теперь здесь поселились тлен и сырость. Дома горевали и продолжали преданно ждать возвращения старых хозяев.

Ким включила радио. «Итак, сейчас на Ньюфаундленде без двадцати три. На дворе июнь. Погода стоит прекрасная. А у нас впереди двадцать минут музыки…» Ким взглянула на часы, не отстают. До Уимерли она доберется ближе к вечеру. Может, даже Джозеф, если хорошенько на него надавить, пригласит на ужин, а еще лучше — разрешит остаться на ночь. Спать в незнакомом доме! Ужас как интересно! У Ким была любимая эротическая фантазия: секс в незнакомой обстановке, среди развалин чужих жизней. Она улыбнулась. Вот бы дом оказался с привидениями.

По радио зазвучало бурное вступление к песне Вэна Моррисона «Кареглазая девчонка». Ким прибавила звук, впервые за долгие месяцы она снова почувствовала вкус к жизни. Приоткрыла окно, нежный ветерок растрепал волосы. Ей казалось, что машина летит навстречу лучшим временам, назад к семье, к Джозефу и Тари, к миру и согласию.

У Ким никто не отвечал. Джозефу не хотелось оставлять сообщение на автоответчике. Что говорить? Тари ведет себя так, словно превратилась в умершую девочку, а у меня в голове белый шум. Ловлю сигналы. Я даже не уверен, что все происходит наяву. Может, я снимаюсь в кинокомедии? Или в ужастике? Или в документальном фильме про свою жизнь? Как бы то ни было, я страшно зол. А почему, не знаю.

Когда Джозеф вытер Тари полотенцем и спросил, где она так промокла, девочка ответила просто: «Играла с Джессикой». С Джессикой! Он позвонил доктору Томпсону. Соединили с секретарем. Джозеф оставил короткое сообщение. На это он пока что способен. Имя. Номер телефона. «Помогите». Джозеф повесил трубку и посмотрел на Тари. Она лежала на диване, переодетая во все сухое, и спокойно рисовала. С виду, целая и невредимая. Вдруг злополучный камень что-то повредил в детской головке? Судя по последним событиям, похоже. От горя и возбуждения у Джозефа ломило суставы.

— Как дела, кис? — ласково спросил он и вытер потные ладони о джинсы. Брюки влажные. Он что, опять в воду падал или просто вспотел? Джозеф ощупал себя. Сухой. На миг его обдало жаром. Чужая энергия вливается в тело. Кто-то кашлянул. А, может, и он сам. От этой мысли стало полегче.

— Хорошо.

— Посиди пока дома, — твердо сказал Джозеф, стараясь не смотреть на рисунок. Картинка у Тари получалась слишком яркой и живой. Джозеф надеялся, что дочь рисовала не его. Или она просто вырезала из журнала фотографию?

Тари нахмурилась.

— Почему?

— Потому что я так сказал. Как бы не пришлось опять в больницу ехать. И потом, я ведь тебя просил не выходить на улицу. Сиди…

— Но ты ж сказал, можно.

— Что? — Виски сдавило. Джозеф почесал левое веко, оно заметно дергалось. В ушах шум, словно кто-то смеется или аплодирует. Или это чайник свистит? Он разве ставил чайник? — Что «можно»?

— Я сказала, что пойду на улицу, а ты сказал, иди.

— Неправда, я такого не говорил.

— Нет, говорил. Я к тебе подошла, а ты с кем-то болтал по телефону.

— Когда это было?

— Перед тем, как я пошла на улицу. — Тари сидела на диване и держала на коленях книжку, чтобы удобнее было рисовать. — Ты с кем-то разговаривал.

— С мамой?

— Нет.

— Да с мамой, с мамой! — Для пущей убедительности Джозеф деланно рассмеялся. — Точно. С кем же еще.

— По-моему, с Клаудией.

— Тари, да ты что?!

— Ты называл ее по имени и еще много чего говорил. — Тари покраснела, отвела глаза и начала рассматривать полированное пианино у стены. Наверняка оно скоро само заиграет. Только не сейчас. Дождется ночи. Полуночи. Кровь на белых клавишах. Человек без лица.