Ученица - Павел Давыденко Страница 43

Если недавно был мужской праздник, то значит, скоро женский. Но… что ждать от Восьмого марта пленница не знала.

Она попробовала сесть, двигаясь так, как будто боялась спугнуть мотылька. Понемножку, полегоньку, ага, помочь рукой, согнуться, слегка напрячь мышцы пресса. Села, придерживаясь ладонью о матрасную стену и, переводя дыхание, попыталась вспомнить, чем занималась ровно год назад. Скучала на уроке? Спала дома? Может, курила вместе с любимым?..

В первую неделю курить она хотела нестерпимо. Постоянное сосущее чувство, нечем утолить тревогу — совсем как голод. Потом это ощущение потихоньку улетучилось, а сейчас она и вовсе не могла сказать, о чем больше мечтает: чтоб перестало болеть тело, увидеть солнечный свет, вдохнуть нормального воздуха, выпить чистой воды. Пообщаться с самым близким ей человеком?

Сейчас лица в памяти вообще как размытые кляксы.

Интересно, подал ли кто заявление о пропаже…

Она прислушалась. Показалось, или слышны какие-то звуки наверху? Десяток секунд ожиданий, вроде бы тишина.

Узница прикидывала, где может находиться. Помещение явно нежилое, но скорее всего, оно близко к нормальным домам, или же рядом ходят люди, потому что иногда она улавливала — или ей казалось, что улавливала, — такие звуки, как сейчас. Иногда даже сквозь матрасы девушка чувствовала вибрации, как будто над ней проезжали машины. Мучитель навещал ее нечасто, значит, либо у него мало времени, либо сюда так просто не поездишь каждый день, чтоб не вызвать подозрений. Может быть, сюда трудно добраться из-за раскисших дорог, если это место где-нибудь на отшибе.

А может, она ошибается абсолютно во всех своих догадках.

Ее ищут, нет сомнений. Она так думала не только потому, что нужно было хоть как-то поддерживать надежду, но еще и потому, что в школе ее обязательно должны были хватиться. В конце концов, с парнем она даже не попрощалась, и по истечении энного времени он первым должен был поднять тревогу. Впрочем, должен и сделал — вещи разные. Слишком много «но», и куча вопросов.

Сначала она пыталась разговаривать с мучителем. Увещевала, уговаривала, но он был непреклонен, и доводы, которые бы подействовали на нормального человека, до него не доходили.

С другой стороны, стало ясно, что у него некоторые проблемы… по части секса. Узница попробовала уточнить, но выхватила таких смачных затрещин, что всякая охота выяснять вопрос отпала.

Угол в темноте хихикнул. Узница закричала:

— Ты… не пугай меня! — голос испуганной птицей заметался, шурша крыльями по матрасным стенам.

— Я тебя не пугаю. Мы должны убить его вместе, он не собирается нас отпускать. Поэтому возьми мозги в кучу и перестань думать о хрени. Мы никому не нужны. Кто нас спасет?

— Я знаю. Но ты мне не помогаешь!

Опять тишина. Собеседницу не видно, но и без того ясно, что она сидит с ухмылкой на лице. Как будто все это ей нравится. Сука.

Девушка потянула цепь и та звякнула по полу. Звук всегда казался громким, и в такие моменты девушке казалось, что ОН может незаметно подкрасться сзади. Или же увидеть, чем она занята. А уж тогда он забетонирует еще один штырь, трубу, или придумает другой способ укрепить цепь.

Хотя… Многое бы изменилось, не будь цепи на ноге?

Не хотелось думать об этом. Не хотелось.

* * *

Скелет прислушивался к дыханию «однопалатника». С того самого раза, когда сосед душил его подушкой, он каждую ночь долго ждал сна, да и спал тревожно, часто выныривал из забытья с распахнутыми глазами, сдерживая рвущийся из глотки крик.

Почему-то Скелет был уверен, что если он еще хотя бы раз нарушит сон Тузова, тот может продержать подушку у него на лице минутой дольше, и тогда…

Казалось, что толстолобый отморозок способен даже на большее.

Иногда Скелет не мог уснуть из-за болтовни здоровяка во сне. Не то что бормотал, а взаправду общался с кем-то, как будто бы не спал вовсе. Сначала Скелет даже подумал, что сосед решил среди ночи поговорить по телефону с девушкой, но нет: слишком уж тягучими выходили слова, слишком долгие повисали паузы.

Сосед уговаривал собеседницу, потом причмокивал, будто бы целовался, а Скелет лежал под одеялом, глядел в потолок блестящими глазами и ждал, ждал, боясь вырубиться. Ибо тогда он захрапит, а сосед проснется и…

Еще здоровяк угрожал кому-то, чуть ли не рычал как пес.

Одними разговорами толстолоб не ограничивался. Скелет в первый раз замер от страха, думая, чем же он провинился и как будет отбиваться, не удавят ли его совсем. Но потом понял, что сосед ходит с закрытыми глазами во сне. Останавливается, как будто разглядывает стены, ощупывает, проверяет. Походит к окну, трогает подоконник и раму, мацает стекло и несет что-то совсем уж неразборчивое.

Все это нагоняло жуть, и один раз Скелет попросил, чтоб его перевели в другую палату, но свободных мест не оказалось. Да и объяснить причину, почему у него возникло такое желание, он толком не мог. Точнее, боялся сказать правду. Вдруг медсестра сообщит соседу?

Впрочем, что если она УЖЕ сообщила? Тогда ему вообще нельзя спать.

Так он и лежал, думая о всяком, совсем забыв о своих болячках (единственный плюс), но в конце концов, начинал моментами проваливаться в сон, неглубоко, будто бы пробивал ногами тонкую корочку льда на болоте, выныривал, и опять хрустел осколками. Засыпал Скелет более-менее крепко только перед самым рассветом.

Еще удавалось поспать днем. Больше всего любил Скелет отсыпаться, когда сосед куда-то надолго отлучался. Здесь не очень-то следили за больными, так что при желании и возможности, можно было уйти после утренних процедур, хотя и существовал формальный запрет. Но сосед ускользал на выходные, так как в это время больные в сущности были предоставлены самим себе. Если вечером в пятницу уйти, то никто тебя не хватится два дня. Остаются, конечно, дежурные медсестры, но они более тщательно штудируют книги и сканворды, нежели коридоры и палаты.

Вот тогда-то Скелет и обретал душевный покой. И как же он не хотел, чтоб наступал вечер воскресенья…

Сосед иногда возвращался с царапинами на лице, иногда с обломанными ногтями, почти всегда в грязной одежде. Один раз Скелет увидел грязные кроссовки, которые толстолоб не успел замыть в туалете. Скелет почему-то сразу вспомнил, как они с отцом ходили на рыбалку и возвращались примерно в таком же виде, и как тогда ворчала мама, но тут же замолкала, увидав улов. Когда они возвращались грязные и без рыбы, да еще и пьяного отца шатало будь здоров — вот тогда мама устраивала знатный скандал. Что поделать, не всегда идет клев.

Скелет вздохнул. Слушая бормотания соседа, и укрывшись с головой, он попытался ни о чем не думать.

* * *

Когда Турка узнал о новом скандале, сотрясшем школу, он удивился лишь тогда, когда понял, что замешан в нем новый историк. Андрей-как-его-там — Турка даже не запомнил отчество, — совсем не походил на маньяка-педофила. Хотя справедливости ради стоит сказать, что почти так всегда и бывает.